Сергей Нечаев - Серый кардинал Наполеона. Жан-Жак-Режи де Камбасерес

Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона

Во все время управления Наполеона Камбасерес был постоянным и ближайшим советником его. Не всегда разделяя взгляды Наполеона, Камбасерес выступал с возражениями против них, никогда, однако, не доходя до сколько-нибудь решительной оппозиции.

Жан-Габриель-Морис де Монгайяр (1761–1841)

французский авантюрист и тайный агент

Его влияние на Наполеона было значительным, так как его тонкость была столь же велика, как и его умение навязывать свое мнение.

Шарль Дюрозуар (1790–1844)

французский историк

Говорили, что, когда в Совете Камбасерес стал возражать против убийства герцога Энгиенского, Бонапарт спросил его: «С каких это пор кровь Бурбона вас так пугает?» Бонапарт был человеком, не одаривавшим просто так подобными словами <���…> В этом случае Камбасерес повел себя так, как вел себя с тех пор постоянно: дав хороший совет, которому не последовали, он позволял действовать тому, кто стал его начальником. Он ограничился ролью первого исполнителя планов Бонапарта — в той части, что была оставлена его руководству. Гражданский кодекс и судебная организация — это его детища.

Александр Дюма (1802–1870)

французский писатель и драматург

Однако тот, перед кем он предстал, был далеко не в таком же хорошем настроении, и это отражалось на его лице. Заметив это, Великий канцлер сделал движение, походившее на отступление.

Наполеон, от чьего орлиного взгляда ничто не ускользало не только в крупных делах, но и — что было еще более невероятным — в мелочах, увидел это движение, понял его причину и тут же смягчил выражение своего лица:

— О! Входите, входите, господин Великий канцлер! Я сердит вовсе не на вас!

— А я надеюсь, что Ваше Величество никогда не будет на меня сердиться, — отвечал Камбасерес. — Я стал бы самым несчастным человеком в тот день, когда заслужил бы ваше неудовольствие.

В эту минуту камердинер вышел, оставив два канделябра и унеся свечи.

— Констан, — распорядился император, — закройте дверь; оставайтесь в прихожей и приводите в зеленую гостиную тех, кого я жду.

Затем, обернувшись к Камбасересу, он сказал, словно вздохнув после долгого удушья:

— Ах! Вот я и во Франции, вот я и в Тюильри! Мы совершенно одни, господин Великий канцлер, поговорим начистоту.

— Сир, — заметил Великий канцлер, — если не считать случаев, когда почтение сковывало мне уста, я никогда не разговаривал иначе с Вашим Величеством.

Император устремил на него проницательный взгляд:

— Вы утомляетесь, Камбасерес, вы огорчаетесь; в отличие от других, не имеющих иной цели, кроме как выдвинуться, вы стараетесь с каждым днем все больше уйти в тень. Мне это не нравится; подумайте, ведь по гражданской иерархии вы первый после меня.

— Я знаю, что Ваше Величество всегда относились по-доброму ко мне, а не к моим заслугам.

— Вы ошибаетесь, я всегда ценил вас по заслугам; именно поэтому я поручил вам руководство законами, не только когда они уже родились, но также и тогда, когда им только предстояло родиться <���…> Так вот, уголовно-процессуальный кодекс не идет, не продвигается <���…>

— Ваше Величество разрешит мне сказать всю правду по этому поводу? — спросил Великий канцлер.

— Еще бы! — сказал император.

— Так вот, сир, я вижу — не скажу со страхом (я никогда не буду его испытывать, пока Ваше Величество держит скипетр или шпагу), но с сожалением, что дух беспокойства и недисциплинированности начинает проявляться повсюду.

— Вам нет надобности говорить это, сударь: я чувствую его! И приехал столько же для того, чтобы победить этот дух, сколько для того, чтобы победить австрийцев.

— Так, например, сир, — продолжал Камбасерес, — Законодательный корпус…

— Законодательный корпус! — повторил Наполеон, подчеркивая эти слова и пожимая плечами.

— Законодательный корпус, — продолжал Камбасерес, желая закончить свою мысль, — в котором немногие оппозиционеры никогда не собирали больше двенадцати-пятнадцати голосов против предлагаемых нами проектов, выступает против нас <���…>

— Так что ж, я раздавлю его!

— Нет, сир, вы выберете момент, когда он будет более расположен одобрить эти проекты. Только оставайтесь в Париже… О, Боже мой! Когда Ваше Величество в Париже, все идет хорошо.

— Я это знаю, но, к сожалению, не могу тут оставаться.

— Тем хуже!

— Да, тем хуже! <���…> Через три месяца я должен быть в Вене.

— О сир, — со вздохом сказал Камбасерес, — опять война!

— И вы тоже, Камбасерес!.. Но разве это я воюю?

— Сир, Испания…

Стефан Цвейг (1881–1942)

австрийский писатель

Император предлагает своим советникам занять места за столом и без промедления обращается к ним с вопросом: «Какого вы мнения о министре, который злоупотребляет своим положением и без ведома своего государя завязывает сношения с иностранной державой? О министре, который ведет переговоры на выдуманном им основании и, таким образом, ставит под удар политику страны? Какое наказание предусмотрено, нашим кодексом за подобное нарушение долга?» Поставив этот суровый вопрос, император оглядывает всех присутствующих, ожидая, без сомнения, от своих приближенных и ставленников немедленного выдвижения предложений об изгнании или о других столь же позорных мерах. Но, увы! Министры, догадываясь, в кого направлена стрела, хранят неловкое молчание. В душе они солидарны с Фуше <���…> Наконец канцлер Камбасерес, нарушив молчание, высказывается в примирительном духе: «Это безусловная ошибка, заслуживающая строгой кары, и простительная лишь в том случае, если виновный совершил ее из чрезмерного усердия к своим служебным обязанностям». «Чрезмерное усердие к служебным обязанностям!» — гневно восклицает Наполеон. Этот ответ ему не нравится, он желает не оправдать, а дать серьезный урок — примерно наказать виновного за самоуправство. С горячностью излагает он все обстоятельства и требует от присутствующих предложить кандидатуру преемника Фуше.

В. Ф. Одоевский (1804–1869)

князь, русский писатель

Нельзя без негодования и без умиления читать, например, рассказ Карема [Мари-Антуана Карема — знаменитого повара, одного из первых представителей так называемой «высокой кухни». — Авт. ] о затруднительном положении Наполеонова повара на острове Святой Елены; мы когда-нибудь сообщим это нашим слушателям; на сей раз постараемся тронуть ваше сердце печальною повестью о страданиях Камбасересова повара; заимствуем слова знаменитого Ка-рема, который вполне мог понять и оценить эти страдания; они находятся в письме его к известной леди Морган: