Исабель Альенде - Зорро. Рождение легенды

В пятницу груз был уже на борту, но «Богородица» не спешила поднять якорь, ведь именно в пятницу умер Христос. Начинать плавание в такой день не стоило. В субботу команда наотрез отказалась отплывать по причине сразу двух плохих предзнаменований: сначала на пристани появился человек с огненно-рыжими волосами, потом на палубу упал мертвый пеликан. Под вечер в воскресенье Сантьяго де Леон все же заставил своих людей поднять паруса. Единственными пассажирами были Диего, Бернардо, аудитор, который возвращался из Мехико на родину, и его тридцатилетняя дочь, невзрачная и плаксивая. Сеньорита готова была влюбиться в любого мускулистого матроса, но они избегали ее, словно призрака. Ведь всему миру давно известно, что женщина на корабле, если только она не шлюха, непременно накличет беду. А дочка аудитора точно была добродетельной, поскольку с такой никто не захотел бы согрешить. Они с отцом располагались в крошечной каюте, а Диего и Бернардо ночевали вместе с командой в смрадном трюме, в подвешенных к потолку гамаках. Каюта капитана на корме служила скрипторием, командным пунктом, столовой и салоном для пассажиров. Мебель в ней была самой простой и грубой, роскошью можно было считать само наличие свободного пространства. Несколько недель в открытом море мальчикам не приходилось и мечтать об уединении. Даже естественные надобности приходилось справлять в общее ведро, если была качка, или прямо в море, стоя на доске. Как выходила из положения целомудренная дочь аудитора, оставалось тайной, но никто ни разу не видел, чтобы она выносила ночной горшок. Сначала матросы безудержно веселились по этому поводу, а потом испуганно примолкли: постоянный запор был явным признаком ведьмы. Кроме непрекращающейся качки и невозможности уединиться пассажиры страдали от шума. Скрипело дерево, скрежетало железо, стонали тросы, вода билась о корпус корабля. Диего и Бернардо, привыкшие в Калифорнии к свободе, простору и тишине, с трудом приспосабливались к быту мореплавателей.

Диего полюбил забираться на нос корабля, чтобы любоваться морем, наслаждаться солеными брызгами и наблюдать за дельфинами. Он забирался на плечи сирены, опираясь ногами о ее соски. По достоинству оценив ловкость мальчика, капитан ограничился тем, что велел ему привязываться веревкой за пояс; позднее, увидев, как Диего карабкается на самую верхушку мачты, он не сказал ни слова. Если кому-то суждено умереть молодым, никто не сумеет этому помешать. Работа на корабле продолжалась целые сутки, но самой тяжелой была дневная вахта. Первая вахта начиналась в полдень, с ударами корабельной рынды, когда солнце было в зените. Тогда капитан проводил необходимые измерения, чтобы сориентироваться в пространстве. Кок распределял между людьми пинту лимонада, чтобы предупредить цингу, а его помощник раздавал ром и табак — единственные радости на корабле, на борту которого строго воспрещалось играть на деньги, драться, предаваться плотским утехам и даже богохульствовать. В таинственный час вечерней зари, когда на небе уже мерцали звезды, но еще было видно линию горизонта, капитан брал секстант и делал новые измерения. Диего завороженно следил за действиями де Леона: сам он поначалу видел вокруг лишь стальное море, высокое небо да совершенно одинаковые звезды, но постепенно научился примечать вещи, очевидные для любого моряка. Капитан с особой опаской брался за барометр: перемены давления предвещали ему невыносимые боли в ноге.

В первые дни плавания на корабле были молоко, мясо и овощи, но уже через несколько дней приходилось ограничиваться бобами, рисом, сухими фруктами и неизбежными твердокаменными сухарями, изъеденными долгоносиком. Солонину, подозрительно напоминающую конское седло, приходилось долго отмачивать, прежде чем класть в кастрюлю. Диего решил, что его отец мог бы выгодно продавать на корабли свое знаменитое копченое мясо, но Бернардо объяснил, что нет никакой возможности перевозить его в Портобело в достаточном количестве. За столом капитана, к которому приглашали всех пассажиров, кроме Бернардо, подавали маринованные коровьи языки, оливки, овечий сыр и вино. Де Леон предоставил в распоряжение пассажиров свою шахматную доску, карты и книги, которые заинтересовали только Диего. Среди них он нашел пару сочинений о борьбе колоний за независимость. Раньше Диего восхищался североамериканцами, освободившимися от ига англичан, но он даже вообразить не мог, что есть люди, которые мечтают о независимости испанских колоний.

Сантьяго де Леон оказался на редкость интересным собеседником, так что Диего отчасти пожертвовал акробатическими упражнениями на снастях корабля, чтобы разговаривать с ним и рассматривать его фантастические карты. Одинокий капитан был счастлив поделиться своими познаниями с пытливым молодым умом. Сам он был страстным читателем и всегда возил с собой ящик с книгами, которые обменивал в каждом порту. Капитан несколько раз совершил кругосветное путешествие, повидал земли не менее странные, чем на своих картах, и так часто оказывался на волосок от гибели, что перестал бояться чего бы то ни было. Диего, привыкшего к непогрешимым догмам, глубоко потрясло то, что этот человек, истинная личность эпохи Возрождения, привык сомневаться во всем, что его отец и падре Мендоса принимали на веру. Сам юноша впервые начал задавать вопросы о том, о чем раньше никогда не задумывался. Прежде он тайком обходил слишком суровые правила, не пытаясь усомниться в их целесообразности. С Сантьяго де Леоном он отважился заговорить на такие темы, которых никогда не поднял бы в беседе с отцом. Оказалось, что на мир можно посмотреть с разных сторон. Де Леон говорил, что не только испанцы считают себя избранной нацией, это заблуждение всех без исключения народов; что на войне они бесчинствуют точно так же, как французы или кто угодно еще: грабят, мародерствуют, пытают, насилуют; что мавры и иудеи привыкли считать своего бога единственным истинным и презирать другие религии. Капитан был ярым противником монархии и сторонником независимости колоний. Диего, воспитанному в твердой вере, что королевская власть дана Богом и что священный долг любого испанца — распространять христианство в других землях, эти мысли показались чересчур дерзкими, почти кощунственными. Сантьяго де Леон с жаром защищал провозглашенные французской революцией принципы свободы, равенства и братства и в то же время сокрушался, что французы захватили Испанию. Капитан оказался истинным патриотом: средневековое мракобесие было для него предпочтительней прогресса, насильно насаждаемого захватчиками. Он не одобрял отречения законного короля Испании и воцарения Жозефа Бонапарта, которого испанцы прозвали Пепе Бутылка.