Исабель Альенде - Зорро. Рождение легенды

— Прошу вас, господин офицер! Это наше последнее свидание с отцом. Позвольте нам обнять его! — с дрожью в голосе воскликнула Хулиана, опускаясь на колени.

Старый солдат отшатнулся, объятый ужасом и жалостью, Исабель и Диего бросились поднимать Хулиану, но девушка отказывалась встать на ноги.

— Боже милостивый! Встаньте, сеньорита! — нетерпеливо воскликнул офицер, но тут же смягчился и, протянув Хулиане руки, бережно поднял ее с колен. — У меня тоже есть сердце, дитя мое. Я и сам отец, и мне понятно ваше горе. Решено, я оставлю вас наедине на полчаса и позволю показать ему документы.

Офицер приказал привести заключенного. Пока конвоиры ходили за узником, Хулиана смогла взять себя в руки и приготовиться к встрече. Вскоре в комнату вошел Томас де Ромеу в сопровождении двух солдат. Заключенный оброс бородой, был грязен и измучен, но кандалы с него сняли. Томас не мылся и не брился несколько недель и теперь походил на дикаря и вонял, как бродяга. От скудной тюремной пищи у бывшего гурмана и сибарита ввалился живот, заострившийся нос казался огромным на осунувшемся, бледном лице, щеки, прежде румяные и круглые, обвисли, словно пустые бурдюки, и заросли редкой седой бородой. В первые мгновения дочери не узнали отца, а потом, рыдая, бросились в его объятия. Офицер и конвоиры вышли. Диего хотелось последовать за ними или вовсе исчезнуть, таким невыносимо жутким показалось ему чужое горе. Он отошел к стене и опустил глаза, чтобы не видеть мучительной сцены.

— Полно, девочки, полно, ну успокойтесь, не плачьте, прошу вас. У нас мало времени и много дел, — проговорил Томас, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Мне сказали, нужно подписать какие-то бумаги…

Диего рассказал Томасу де Ромеу о предложении Эулалии и о документах, которые нужно было подписать, чтобы спасти девушек от нищеты.

— Это лишь подтверждает то, что я и так знал. Живым мне отсюда не выйти, — пробормотал узник.

Диего начал убеждать сеньора де Ромеу, что, даже если королевское помилование поспеет вовремя, семье все равно придется бежать за границу, а устроиться в чужой стране невозможно, когда кошелек пуст. Томас молча взял у молодого человека перо и чернильницу и подписал документ, по которому все его земли переходили в собственность Эулалии де Кальис. Потом он горячо попросил Диего позаботиться о девочках и увезти их подальше, туда, где никто не будет знать, что их отец преступник.

— За время нашего знакомства, Диего, я привык доверять тебе, как родному сыну. Если я буду знать, что ты позаботишься о моих малышках, я смогу умереть спокойно. Возьми их с собой в Калифорнию, и пусть мой друг Алехандро де ла Вега примет их, как собственных дочерей, — попросил Томас.

— Не отчаивайтесь, отец, прошу вас. Рафаэль Монкада обещал вернуть вам свободу, — молила Хулиана сквозь слезы.

— Меня казнят через несколько дней, Хулиана. Монкада не станет спасать меня, ведь это он на меня донес.

— Отец! Вы уверены? — воскликнула девушка.

— Доказательств у меня нет, но так говорили те, кто пришел меня арестовать, — ответил Томас.

— Но Рафаэль просил короля помиловать вас!

— Я не верю ему, девочка. Возможно, он и ездил в Мадрид, но совсем не за этим.

— Это я во всем виновата!

— Не обвиняй себя в чужом злодействе, дочка. Ты не в ответе за мою смерть. Крепись! Мне больно смотреть, как ты плачешь.

Де Ромеу полагал, что Монкада предал его не из-за политических убеждений и не для того, чтобы отомстить за отказ Хулианы, а только из холодного расчета. После смерти Томаса его дочери оставались одни, и рано или поздно им пришлось бы принять помощь первого встречного благодетеля. Роль утешителя невинной страдалицы отводилась, разумеется, самому Монкаде; а потому Диего был для Томаса последней надеждой. Юноша хотел было сказать, что обожает Хулиану и никогда не отдаст ее Монкаде, что он сам готов хоть сейчас просить на коленях ее руки, но не посмел. Девушка никогда не давала ему повода надеяться. Да и не время было для подобных признаний. Кроме того, Диего знал, что предложить дочери Томаса ему решительно нечего. Отвага, шпага и любовь едва ли годились в таком деле. Молодой человек ничего не смог бы сделать для Хулианы и Исабель без помощи своего отца.

— Не беспокойтесь, дон Томас. За ваших дочерей я готов умереть. Я никогда их не оставлю, — вот и все, что он сказал.

Два дня спустя, на рассвете, когда пришедший с моря туман окутывал город уютным и таинственным облаком, одиннадцать политических заключенных, обвиненных в сотрудничестве с французами, расстреляли в одном из внутренних дворов крепости. За полчаса до казни священник предложил им покаяться, чтобы очиститься от грехов и перейти в мир иной невинными, словно младенцы. Томас, пятьдесят лет выступавший против клириков и церковных догм, принял таинство вместе со всеми и даже причастился. «На всякий случай, святой отец, мало ли что…» — попытался он пошутить. С того самого момента, как в его дом явились солдаты, Томас умирал от страха, но теперь он был совершенно спокоен. Его тоска исчезла в тот момент, когда он смог попрощаться с дочерьми. Томас проспал две ночи без сновидений и днем не думал о близком конце. Он готовился встретить смерть со смирением, не свойственным ему при жизни. Так или иначе, мгновенная смерть была все же предпочтительнее долгого мучительного угасания. Томас почти не тревожился о дочерях, которых оставлял на произвол судьбы, он верил, что Диего де ла Вега сдержит свое слово. Теперь прошлое было далеко как никогда. В первые недели после ареста Томас изводил себя грустными воспоминаниями, но теперь он обрел свободу человека, которому нечего терять. Думая о дочерях, он не мог ни вообразить их лиц, ни вспомнить, как звучат их голоса, он видел только осиротевших после смерти матери малюток, которые играли в куклы в мрачноватых залах его дома. За два дня до казни, когда девушки пришли повидаться с отцом, он чудесным образом узнал во взрослых девушках двух малышек в ботиночках и передниках, так похожих на него самого. Проклятие, как бежит время, сказал он себе тогда. Томас простился с дочерьми без горечи, с удивительным для него самого спокойствием. Хулиана и Исабель проживут свои жизни без него, он уже не в силах им помочь. Оставалось только наслаждаться последними часами жизни и с интересом наблюдать за ритуалами, которыми будет обставлен его собственный переход в иной мир.

В утро казни в камеру Томаса де Ромеу принесли последний подарок от Эулалии де Кальис: корзину с обильным завтраком, бутылку лучшего вина и блюдо превосходных шоколадных конфет из ее собственной кондитерской. Заключенному позволили умыться и побриться под присмотром стражников и передали сверток с чистым бельем, который принесли его дочери. Томас дошел до места казни с гордо поднятой головой, где его привязали к залитому кровью столбу, и отказался от повязки на глаза. Расстрелом командовал тот самый офицер, что присутствовал при свидании узника с дочерьми. Он сам добил пистолетным выстрелом израненного, но еще живого Томаса. Последнее, что видел приговоренный, прежде чем милосердная пуля пронзила его мозг, был золотой луч утреннего солнца, пробившийся сквозь мглу.