Исабель Альенде - Зорро. Рождение легенды

Наконец подземный путь закончился. Днем стражники легко смогли бы обнаружить бывших узников, но под покровом ночи, среди зарослей они смогли остаться незамеченными. Они выбрались на поверхность, грязные, измученные жаждой, едва не задохнувшиеся под землей. Индейцы сбросили свои лохмотья и, нагие, вскинули к небу лица и руки, приветствуя свободу. Живительные чары древнего святилища вдохнули в них новые силы. На свист Бернардо появились индейцы из племени Тойпурнии. Они привели коней, среди которых был и Торнадо. Беглецы садились верхом по двое и растворялись во тьме среди холмов. Большинство из них успело вернуться к своим соплеменникам до того, как стража смогла их настичь. Индейцы твердо решили держаться подальше от белых, пока в Калифорнии не воцарятся прежний мир и покой.

Зорро отряхивал пыль и комья земли с великолепного черного костюма, приобретенного на Кубе. Все прошло даже лучше, чем можно было пожелать. Арсенио взял с собой в седло избитого узника; Бернардо усадил на коня Алехандро де ла Вегу и сам осторожно пристроился сзади, чтобы поддерживать его. Друзьям предстояла долгая скачка по холмам. Свежий ночной воздух придал старому плантатору сил, а появление сына вдохнуло в него новую надежду. Бернардо заверил брата, что Белая Сова и Тойпурния позаботятся о доне Алехандро, пока он не сможет вернуться на свою гасиенду.

Вскоре верный Торнадо уже мчал Зорро в миссию Сан-Габриэль.

Падре Мендоса вот уже несколько ночей напролет метался без сна на своем убогом ложе. С тех пор как священник узнал о краже, он не мог найти утешения ни в чтении, ни в молитвах. Больше всего миссионера потрясло исчезновение облачения: у него было всего две сутаны, которые он менял каждые три недели, обе такие старые и поношенные, что падре не мог даже вообразить себе вора, который на них польстился. Священник хотел дать вору одуматься и самому вернуть похищенное, но до сих пор не знал, как лучше поступить. Наверное, стоило собрать неофитов, прочесть им проповедь на тему третьей заповеди и выявить преступника. Старик не мог понять, отчего злоумышленник, вместо того чтобы забрать припасы, польстился на веревки, нитрат, цинк и худую сутану; во всем этом не было никакого смысла. Миссионер смертельно устал от борьбы, тяжкого труда и одиночества, у него ныли кости и болела душа. Времена менялись не в лучшую сторону, и падре Мендоса едва узнавал окружающий мир. Всем правили хитрость и алчность, никто не чтил заповедей Христовых, и старый священник не мог защитить свою паству от произвола белых. Порой он спрашивал себя, а не лучше было бы позволить индейцам жить как раньше, когда им принадлежала вся Калифорния, соблюдать свои собственные законы и поклоняться своим собственным богам. Впрочем, миссионер спешил прогнать черные мысли и просил у Господа прощения за столь чудовищное богохульство. «Куда же катится наш мир, если даже я начал сомневаться в христианстве!» — повторял он в ужасе.

Все пошло под откос с появлением Рафаэля Монкады. Этот человек воплощал худший тип колонизатора, который стремится завладеть всем, чем только можно, и поскорее смыться. Индейцы были для него рабочей скотиной, не больше. За двадцать лет на посту руководителя миссии Сан-Габриэль падре Мендоса чего только не повидал: землетрясения, эпидемии, засухи, даже нападение индейцев. Однако он никогда не отчаивался, ибо верил, что выполняет волю Господа. Только теперь старый священник почувствовал себя оставленным Богом.

Стемнело, и во дворе уже зажгли факелы. Изнуренный после долгого трудового дня падре Мендоса колол дрова для кухни. Работа давалась ему нелегко, топор казался все тяжелее, а поленья все крепче. Внезапно послышался конский топот. Священник вгляделся в темноту, напрягая ослабевшее от старости зрение, спрашивая себя, кто бы это мог быть в столь поздний час. Когда всадник немного приблизился, падре увидел человека в маске, с ног до головы одетого в черное. Сомневаться не приходилось: в миссию пожаловал разбойник. Священник приказал женщинам и детям спрятаться, а сам вышел навстречу непрошеному гостю с топором в руках и молитвой на устах; искать старое ружье было некогда. Спешившись, незнакомец приблизился к миссионеру и обратился к нему по имени:

— Не бойтесь, падре Мендоса, я ваш друг!

— Если так, зачем тебе маска? Как твое имя, сын мой? — откликнулся священник.

— Зорро. Я понимаю, падре, все это немного странно, но, боюсь, то, что я собираюсь рассказать, удивит вас еще больше. Где мы могли бы поговорить?

Миссионер провел незнакомца в часовню, надеясь, что там, под защитой священных стен, он сумеет убедить разбойника, что в миссии поживиться нечем. Вооруженный шпагой, пистолетом и кнутом пришелец казался весьма опасным и в то же время мучительно напоминал старику кого-то. Где он мог раньше слышать этот голос? Зорро заверил падре, что пришел с добрыми намерениями, и рассказал об афёре Монкады и Алькасара с жемчугом. Священник и сам давно об этом догадывался, а теперь его предположения подтвердились. По закону мошенники могли оставить себе только десять процентов добычи, остальное принадлежало испанской короне. Они использовали рабский труд индейцев, не сомневаясь, что никто, кроме падре Мендосы, не станет им мешать.

— Искать на них управы негде, сын мой. Новый губернатор — жалкий трус, он панически боится Монкады, — объяснил миссионер.

— Тогда стоит обратиться к властям в Мехико и в Испании, падре.

— Без доказательств? Мне никто не поверит, у меня репутация выжившего из ума старика, помешавшегося на благополучии своих индейцев.

— Вот вам доказательство. — Зорро встряхнул тяжелый мешок.

Падре Мендоса заглянул внутрь и вскрикнул от удивления:

— Господи помилуй, сын мой, откуда они у вас?

— Это не имеет значения.

Зорро предложил священнику поскорее отвести жемчуг в Мехико, к епископу, прежде чем негодяи заберут в рабство его неофитов. Если власти решат и дальше разрабатывать жемчужные отмели, они наймут индейцев яки, как раньше. Кроме того, он попросил передать Диего де ла Веге, что его отец жив и свободен. Миссионер заметил, что горько разочаровался в этом юноше. Трудно поверить, что этот трус и вправду сын Алехандро и Рехины. Потом он снова попросил гостя снять маску. Иначе старик не мог ему довериться, ведь все это могло оказаться ловушкой. Зорро ответил, что ему приходится держать свое настоящее имя в тайне, однако падре Мендоса должен знать, что у него появился союзник в деле защиты обездоленных и борьбы за справедливость. Священник не сдержал нервного смешка; похоже, его собеседник был совершенно безумен.

— Это еще не все, падре… В этом футляре триста жемчужин куда дороже, чем весь этот мешок, они стоят целое состояния. Возьмите их. Не нужно никому их показывать, но могу вас заверить, что единственный человек, который мог бы потребовать жемчуг обратно, не станет этого делать.