Фредерик Марриет - Браконьер. Приключение собаки

Поутру, на рассвете, Обадиа Кобль рапортовал по начальству, что утеряна шлюпка, и мистер Ванслиперкен немедленно поднялся наверх, вооружившись зрительной трубой, чтобы убедиться, не видать ли где шлюпки, но ее нигде не было видно. Тогда лейтенант поднялся на марс и долго исследовал горизонт во всех направлениях, но и оттуда ничего похожего на шлюпку или капрала не было видно. Судя по тому волнению, какое замечалось во всех движениях шкипера, экипаж понял, что Ванслиперкен участвовал в затее капрала. Тем не менее, спустившись на палубу с марса, он потребовал, чтобы к нему послали капрала, которого, конечно, нигде не оказалось, и Ванслиперкен сделал вид, что крайне удивлен его исчезновением. Относительно шлюпки он как будто говорил, что ее унесло приливом, и, не теряя времени, решил сейчас же сняться с якоря, поискать, сколько возможно, пропавшую шлюпку и идти в Портсмут, как гласило предписание. В продолжение целого дня он плавал по Зюйдер-Зее и, наконец, скрепя сердце, взял курс на Англию, весьма огорченный и обескураженный тем, что остался без своего верного союзника и наперсника, через посредство которого он узнавал о всем, что делалось среди экипажа; а главное, теперь приходилось отложить наказание Джемми, так как без капрала солдаты боялись шевельнуться, опасаясь экипажа, более многочисленного и смелого. В результате в течение трех дней, которые они были в море, Ванслиперкен безвыходно сидел в своей каюте, почти не показываясь наверху и запираясь на все замки на ночь, так как не был уверен в своей личной безопасности. Прибыв в Портсмут, он вручил командиру порта привезенные им письма и получил приказание, заменив новой унесенную шлюпку, без промедления выйти в море — преследовать контрабанду.

Мы говорили, что у лейтенанта Ванслиперкена не было ни родных, ни друзей на английском берегу. Но это относилось ко времени его службы в английском флоте до восшествия на престол короля Вилльяма III. После же того он переселил сюда в одно из предместий Портсмута свою матушку, жившую небольшой пенсией от голландского правительства. Когда-то эта женщина занимала какую-то маленькую должность в дворцовом штате и, как говорят, была в свое время очень красива и не скупа на ласки; теперь же она была почти безобразная, старая женщина, сгорбленная, скрюченная, но сохранившая все свои способности, как в расцвете лет; ничто не могло укрыться от ее подслеповатых маленьких глазок, и хотя она с трудом ковыляла, но не держала прислуги и всю домашнюю работу справляла сама, будучи слепа, как ее сын. Неизвестно, какого рода преступление лежало у нее на совести, но что она некогда совершила какой-то тяжелый проступок, было несомненно. Однако, ни малейшего раскаяния не было в душе старухи, ничего, кроме страха наказания или возмездия. Корнелиус Ванслиперкен был ее единственным ребенком, хотя она дважды была замужем. Сына своего она не любила, но держала его в повиновении и относилась к нему, как к маленькому. Переезд ее в Англию совершился с их общего согласия: дело в том, что у старухи были скоплены деньги, и сын желал обеспечить их за собой, а также на случай приезда иметь где остановиться, иметь угол и хозяйство, и человека, которому он мог бы довериться. Ее же презирали и ненавидели все там, где она жила, и сторонились, как зачумленной, а потому она была весьма довольна, когда ей представился случай покинуть свое прежнее местопребывание и переселиться в Англию. Старуха пережила всех своих сверстников и осталась одинокой среди нового поколения, которому отцы и матери передали отвращение к ней, как к ядовитому гаду.

Озаботившись заменой утерянной шлюпки новою, лейтенант Ванслиперкен направился к жилищу своей матери.

Это была одна небольшая комната во втором этаже старого, неприглядного дома. Когда он еще подымался по лестнице, старуха признала его шаги. Войдя в комнату, лейтенант Ванслиперкен застал свою мать в большом глубоком кресле у очага, на котором дотлевали две обгорелых головни.

— Как поживаешь, матушка? — осведомился лейтенант.

— Жива еще, как видишь!

— Дай вам Бог много лет здравствовать!

— Так ли? — усомнилась старуха.

— Я к вам на короткое время, матушка!

— Тем лучше, дитя мое, тем лучше! Когда ты в море, ты наживаешь деньги, а на берегу только проживаешь! Привез ты с собой червончиков?

— Привез, матушка, и хочу поручить их вашему попечению!

— Давай сюда!

Ванслиперкен высыпал на колени матери содержимое довольно большого кожаного мешка, и старуха дрожащими руками стала пересчитывать червонцы.

— Все золото! Золото! Золото! — шептала она. — Пока ты жив, дитя, никогда не расставайся с золотом. Я еще не умру, еще черти не скоро меня заберут в свои когти! Вот ключ, — продолжала старуха, — возьми и запри это золото, а ключ отдай мне! Ну, вот так, теперь оно сохранно! Если хочешь, можешь говорить, я отлично слышу! — добавила она, располагаясь поудобнее в своем кресле.

Ванслиперкен пересказал матери все события его последнего плавания, сообщил о своих чувствах ко вдове, а также к Костлявому и к Джемми Дексу. Старуха все время слушала, не прерывая, и, наконец, сказала:

— Да, да… Я испытала то же самое, только мне никто не смел встать поперек дороги. А у тебя не мой характер, ты трус… Парня этого ты лучше оставь в покое, ничего ты этим не выиграешь. А вот с женщиной можно дело сделать: тут есть, чем поживиться, у нее есть деньги!..

— Да, матушка, но ведь она не соглашается!

— Не соглашается? А ты не можешь переломить ее характера? Не можешь запятнать ее репутацию? Вот она и будет твоя, и деньги ее будут твои. А собака пусть живет, пусть ей достанется обглодать кости этой Иезавели. Впрочем, ты ведь трус: ты не посмеешь ничего сделать!

— Боюсь? Чего же я боюсь?

— Ты боишься виселицы, боишься смерти… А я ничего не боялась раньше… А теперь боюсь только смерти, но я еще не умру, нет, нет! Ну, а твой капрал потерялся в Зюйдер-Зее? Ну, что же, мертвые не болтливы! А он мог бы порассказать про тебя кое-что, дитя мое! Ха, ха, ха! Ну, пусть от него рыба разжиреет…

— Но я не могу обойтись без него, матушка!

— Ах, сотни тысяч чертей! — воскликнула старуха. — И я родила такого малодушного труса! Нет, Корнелиус Ванслиперкен, ты не похож на свою мать! Правда, твой отец…

— А кто был мой отец?

— Молчи, дитя! Ну, теперь уходи себе! Я хочу быть одна с моими воспоминаниями, иди…

Лейтенант знал, что никакие возражения, никакие увещания не помогут, а вызовут только целый град проклятий, послушно взял свою шляпу и вышел из комнаты. Выйдя на улицу, он, не оборачиваясь, зашагал по направлению к порту, где его ждала шлюпка, и вернулся на куттер «Юнгфрау», стоявший на якоре в нескольких саженях от берега.