Эрих Гессе - Война в немецком тылу. Оккупационные власти против советских партизан. 1941—1944

Вполне понятно, что армия, вынужденная отвлекать боеспособные части охранных войск от решения основных задач для привлечения их к боевым действиям на фронте, со своей стороны сама по возможности старалась принимать участие в операциях по обеспечению безопасности, не ограничиваясь районами своей оперативной ответственности. При этом в первую очередь внимание обращалось на рассеянные остатки разбитых советских воинских частей, которые сильно затрудняли быстрое умиротворение завоеванных областей.

С одной стороны, они совершали нападения непосредственно на небольшие подразделения вермахта, снимая часовых и убивая немецких солдат, находившихся на отдыхе, а с другой – на пункты сбора продуктов питания, колхозы, молокозаводы и даже на население, вынуждая его поделиться продовольствием и расправляясь с жителями за полученный отказ.

Вначале немецкой стороне было непонятно, как надлежит квалифицировать эти остатки советских воинских частей и как с ними обращаться. Поэтому соответствующие армейские инстанции обратились за разъяснениями в Главное командование сухопутных сил, что отчетливо просматривается из документа № 725/41 от 18 сентября 1941 года начальника отделения контрразведки штаба 16-й армии относительно предписания № 1678/41 от 13 сентября 1941 года, полученного из штаба главнокомандующего сухопутными силами вермахта (NOKW 3491).

Поскольку 19 июля 1941 года советское правительство передало через шведов правительству рейха послание о своей готовности соблюдать положения гаагской Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны 1907 года, женевского протокола «О запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств» 1925 года и женевской Конвенции об обращении с военнопленными 1929 года и поскольку германская сторона этих положений придерживалась, то защитные нормы международного права стали распространяться и на группы из остатков разбитых советских воинских частей. По крайней мере, такой вывод напрашивается из содержания разведсводки от 25 августа 1941 года начальника разведки 72-й немецкой пехотной дивизии (NOKW 3553).

Вместе с тем в особых условиях ведения войны на Востоке было достаточно трудно определиться, относятся ли эти остаточные подразделения к только что разоруженным немецкой армией советским боевым частям, которые, воспользовавшись подвернувшимся моментом, снова взялись за оружие, или нет. Тем не менее Главное командование сухопутных сил попыталось разрешить столь сложный правовой вопрос, издав 13 сентября 1941 года указ № 1678/41 «Бои за линией фронта». В нем главнокомандующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал фон Браухич выразился на этот счет следующими словами:

«Солдаты русских боевых групп, которые под ответственным командованием офицеров настроены продолжать выполнение поставленной перед ними боевой задачи, оказавшись во время сражения позади нашей линии обороны, в случае если они не пали в бою, заслуживают при их пленении обращения как с военнопленными. Однако, если русские солдаты после окончания боев своими частями вылезут из укрытий, соберутся вновь в отряд, возьмутся за оружие и без связи со своей воинской частью по своему усмотрению нападут на наши тыловые коммуникации, то их следует рассматривать как партизан.

Решение об оценке действий русских солдат в зависимости от тактической обстановки в каждом случае возлагается на войсковых командиров и командующих» (NOKW 1167).

В заключительном же положении данного разъяснения содержится требование, чтобы понятие «партизан» применялось для всех подразделений и групп из советских солдат, переодевшихся в гражданскую одежду и выполнявших задачи, характерные для ведения «народной войны». Таким образом, в результате переложения ответственности за обхождение с этими силами противника на отдельных командиров, которые могли принимать решения в зависимости от их личной оценки тактической целесообразности, этим указом в целом предписывалось то, что и без того практиковалось.

Вместе с тем от командных инстанций вермахта не могло укрыться то обстоятельство, что в подавляющем большинстве советскими солдатами двигало отнюдь не фанатическое стремление продолжать боевые действия и не желание вести независимую жизнь бандитов. По большей части в основе их поведения лежал элементарный страх, ведь советская пропаганда, особенно в рядах Красной армии, постоянно утверждала, что немцы расстреливают всех военнопленных. К тому же они боялись умереть с голоду в пересыльных лагерях, чему население действительно часто становилось свидетелем. Поэтому такой судьбе советские солдаты предпочитали неизвестность и трудности жизни в подполье. Не случайно в донесении разведотдела штаба 3-й танковой группы от 9 сентября 1941 года говорилось о необходимости раздачи военнопленным сигарет и продуктов питания на глазах у местных жителей, «чтобы устранить страх» у отбившихся от своих частей советских солдат перед добровольной явкой в соответствующие немецкие инстанции (NOKW 688).

Между тем после окончания боевых действий часть советских солдат под видом гражданских лиц осела в различных населенных пунктах. Другие же зарегистрировались в немецких комендатурах как политические заключенные, бежавшие от гонений советского режима, о чем, в частности, сообщалось в отчете о проделанной работе и о складывавшейся обстановке начальника германской полиции безопасности и СД № 6 от 25 ноября 1941 года (NO 2656).

В то же время представлявшееся первоначально необходимым выявление силами полиции и имперской безопасности «ушедших в подполье» подразделений советской армии, которых рассматривали как наиболее опасных инициаторов создания партизанских отрядов, на деле оказалось весьма неудачным мероприятием, имевшим далекоидущие последствия. Дело заключалось в том, что этим осевшим в селах переодевшимся в гражданскую одежду солдатам, если им не удавалось доказать, что они являются дезертирами, грозил расстрел. Так, в приказе № 15 штаба 56-й пехотной дивизии от 12 июля 1941 года значилось: «…Солдат, переодевшихся в гражданскую одежду (опознаваемых по короткой стрижке), после установления их как красноармейцев надлежит расстреливать. Дезертиры составляют исключение…» (NOKW 1458). Поэтому после столь опасных попыток затеряться среди местных жителей и начать мирную жизнь оставшиеся из них в большинстве своем предпочитали укрыться под спасительными покровами леса.

К тому же после прекращения боев на передовой населению под страхом строжайшего наказания запрещалось принимать у себя красноармейцев, ухаживать за ними и снабжать их продуктами питания. За такие действия, в которых немецкие инстанции были склонны видеть только пособничество партизанам, жителям грозил расстрел, что в большинстве случаев приводилось в исполнение. Так, в отчете штаба 16-й армии о боевых действиях за период с 22 июня по 21 декабря 1941 года содержится следующая запись: «…Медсестра Регина Анштая расстреляна за уход за спрятавшимися красноармейцами и владение немецкими наручными часами». В нем приводились и другие подобные примеры (NOKW 2088).