Леонид Млечин - 1991. Заговор? Переворот? Революция?

Горбачев говорил своим помощникам, что если народ проголосует против Союза, ему придется уйти. Но исход голосования дал Михаилу Сергеевичу шанс. Он его использовал, выдвинув неожиданную идею: принять новый Союзный договор, который ослабит власть центра и даст больше полномочий республикам.

Предложение Горбачева приняли девять республик из пятнадцати, входивших в СССР. Шесть — Литва, Латвия, Эстония, Молдавия, Армения и Грузия — отказались.

Для председателя Верховного Совета РСФСР Бориса Николаевича Ельцина горбачевская инициатива была полной неожиданностью. Но он эту идею поддержал.

Через несколько лет все начнут клясть Ельцина за Беловежские соглашения. Но в конце советской эпохи многие люди самых разных взглядов отнюдь не возражали против того, чтобы выделить Россию из Советского Союза, избавить ее от необходимости заботиться о других республиках и дать ей возможность развиваться самостоятельно. Этот вариант казался разумным и практичным.

Помощник президента СССР Анатолий Сергеевич Черняев, фронтовик, прошедший всю войну, записал в дневнике:

«Многонациональную проблему Союза можно решить только через русский вопрос. Пусть Россия уходит из СССР, и пусть остальные поступают, как хотят. Правда, если уйдет и Украина, мы на время перестанем быть великой державой. Ну и что? Переживем и вернем себе это звание через возрождение России».

Характерные для той поры мысли.

23 апреля 1991 года лидеры девяти республик встретились с Горбачевым в Ново-Огарево. Это старинная усадьба в сосновом бору на берегу Москвы-реки. Там есть двухэтажный дом приемов. На втором этаже и шла работа над проектом нового Союзного договора.

«Некоторое время соглашение «9+1» было источником своеобразной эйфории, — вспоминал помощник президента СССР Георгий Хосроевич Шахназаров. — Словно в момент, когда два войска готовы были сойтись в яростной рукопашной схватке, вожди их вняли гласу народа и договорились жить дружно. Даже отметили это событие бокалом шампанского. Как рассказывал потом Михаил Сергеевич, за обедом они с Борисом Николаевичем, чокнувшись, выпили за здоровье друг друга».

Спор шел в основном между Горбачевым и Ельциным. Борис Николаевич от своей позиции, как правило, не отступал. Так что дискуссии обыкновенно завершались в его пользу.

Эти два человека ревниво следили друг за другом. У Горбачева оставалась формальная власть над всей страной и мировое признание. У Ельцина — неясная должность российского лидера и народная поддержка. Ельцин завидовал Горбачеву, который уже был президентом и у которого в руках было все. Горбачев завидовал Ельцину, за которого голосовали простые люди и в поддержку которого собирались огромные митинги.

За два с половиной месяца до этого, 7 февраля 1991 года, Верховный Совет России постановил одновременно с союзным провести республиканский референдум с вопросом: «Считаете ли вы необходимым введение поста Президента РСФСР, избираемого всенародным голосованием?»

Геннадий Бурбулис:

— Нам Верховный Совет блокировал идею президентства. А тут союзное руководство придумало референдум. И Россия получила неожиданный подарок, потому что вопрос о всенародном одобрении идеи президентства мы вынесли на обсуждение.

Многие председатели Верховных Советов республик уже поспешили переименовать себя в президенты. Ельцин хотел последовать их примеру. Его, как и раньше Горбачева, раздражала необходимость день за днем высиживать на заседаниях Верховного Совета.

Горбачев годом раньше нашел способ избавиться от этой изматывающей работы. В марте 1990 года на третьем Съезде народных депутатов он был избран президентом Советского Союза. Бюллетени считали всю ночь напролет. Результаты голосования объявили утром. Горбачева заранее оповестили о том, что он избран. Михаил Сергеевич принял присягу и стал первым советским президентом. И последним, но тогда, разумеется, никто об этом не знал.

Председателем Верховного Совета СССР он предложил вместо себя Анатолия Ивановича Лукьянова, которого считал близким соратником. В роли президента Михаил Сергеевич почувствовал себя увереннее.

О решении российского парламента провести референдум сообщили все средства массовой информации. Но всего несколько человек в стране знали, что в тот же день, 7 февраля 1991 года, председатель КГБ СССР генерал армии Владимир Александрович Крючков представил президенту Горбачеву секретную записку: «О политической обстановке в стране».

В принципе, два раза в день председатель КГБ отправлял главе государства особые, сверхсекретные материалы разведки и контрразведки. Спецсообщения доставляли в запечатанных конвертах. Вскрывать и читать их не имели права даже доверенные помощники президента. И почти каждый день председатель комитета появлялся в кабинете Горбачева с папкой. Самые важные материалы докладывал один на один, без свидетелей.

Но записки политического свойства, в которых председатель КГБ предлагал по существу изменить курс страны, были редкостью. В февральской записке Крючков откровенно назвал главного противника действующей власти: это Ельцин «вкупе с определенными силами, круги из теневого бизнеса». Предупредил Горбачева: «Политика умиротворения агрессивного крыла «демократических движений» позволяет псевдодемократам беспрепятственно реализовывать замыслы по захвату власти».

Председатель КГБ предложил усилить государственный контроль над средствами массовой информации. Иначе они попадут в руки антикоммунистов: происходит «завоевание одного пропагандистского органа за другим, а когда это не удается — создают новые. Только за последний месяц в России, в частности в Москве, начали выходить четыре новых крупных издания и приступили к вещанию две радиостанции».

Крючков призвал Горбачева полностью переменить свою политику, отказаться от главных достижений перестройки — гласности и демократизации. И создать механизм подавления политических оппонентов: «Нельзя исключать возможность образования в соответствующий момент временных структур в рамках осуществления чрезвычайных мер, предоставленных Президенту Верховным Советом СССР».

Иначе говоря, идеи создания не предусмотренного конституцией Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) и силового подавления политических оппонентов созрели задолго до августа 1991 года. Высшие чиновники ощущали, что власть утекает из рук, и были готовы сохранить ее любыми средствами.

Горбачев не откликнулся на записку, понимая, что ее автор хотел бы вернуть государство к ситуации, сложившейся до апреля 1985 года. Но Михаил Сергеевич в феврале 1991 года, видимо, не осознавал — даже представить себе такого не мог! — что недовольные происходящим захотят убрать и его самого.