Ричард Роуэн - Три тысячелетия секретных служб мира. Заказчики и исполнители тайных миссий и операций

Вильгельм Штибер, знаменитый прусский мастер шпионажа, доказал, что человек, даже начавший свою деятельность мелким доносчиком, смог настойчивостью и преданностью своему королю и стране подняться до олимпийских высот международной подлости и негодяйства. Выдающиеся заговорщики и шпионы, фигурирующие в наших анналах секретной службы, зачастую были почтенными людьми, которых побудили заняться шпионажем обстоятельства или настоятельные интересы национальной политики. Совсем другое дело Штибер, который из мелкого, безвестного и малообещающего доносчика в начале своей деятельности превратился в талантливейшего патриота своего времени. Его подпольная работа была хитроумно согласована с грандиозными планами Бисмарка, направленными на создание новой Германской империи, которая смогла продержаться сорок семь лет.

После заточения Наполеона на остров Святой Елены и ликвидации его шпионов и армий мы наблюдаем прилив торжествующей реакции, распространившейся по всему Европейскому континенту. И 3 мая 1818 года родился тот, кому суждено было стать самым хитроумным из сторонников реакции. Штибер был сыном мелкого чиновника в Мерзебурге, небольшом городке Прусской Саксонии. При крещении он удостоился имени Вильгельм-Иоганн-Карл-Эдуард на манер августейших младенцев императорской фамилии. Возможно, кто-нибудь предвидел, что этот младенец впоследствии будет зваться самым величайшим пруссаком века, как «мой король ищеек».

В дни отрочества Вильгельма Штиберы переехали в Берлин, где мальчика стали готовить в лютеранские пасторы. Из среды духовенства вышло немало мастеров шпионажа и секретной службы, но Штибер, видимо, сам изменил свой жизненный путь и выбрал профессию юриста. Он, с самого начала, заинтересовался уголовными процессами и неразрывно связанной с ними работой полиции. В 1845 году он уже был шпионом, поскольку известно, что он выдал прусским властям некоего Шлеффеля, единственным преступлением которого оказались его либеральные взгляды и агитация среди рабочих. В этом деле впервые сказался истинный Штибер, ибо Шлеффель был дядей его собственной жены и полностью ему доверял. После такого доказательства полной этической атрофии будущее Штибера в Пруссии казалось обеспеченным.

1848 год застал Европу в особенно смятенном состоянии. Маятник самодержавного режима, руководимого Меттернихом, качнулся так сильно вправо, что его катастрофический откат влево, в анархию и хаос, казался неизбежным. Все политические сейсмографы регистрировали сильные вулканические толчки, и троны многих абсолютных монархов зашатались, как колченогая табуретка. Франция уже снова стала республикой. Современное развитие индустрии привело к созданию нового вида агитации, глашатаем которой был Карл Маркс, а доктриной — социализм.

Вильгельм Штибер нуждался в такой напряженной обстановке, которая могла бы дать ему проявить себя в качестве неустрашимого монархиста и исполнительного доносчика, шепчущего в оба уха короля. Он был одним из тех злоумышленников, которые могли служить государству без ограничения своего преступного вдохновения. Тот, кто на протяжении почти полувека обогащал летописи европейских интриг и вероломства с гордостью первопроходца и стремлением павшего архангела, с самого начала проявил свою исключительную способность, поступив в ряды прусской полиции прежде, чем его противники получили в руки компромат для предъявления ему серьезных обвинений.

Улики против Шлеффеля, предоставленные Штибером, оказались недостаточными для его осуждения, но Штибер ухитрился замаскировать свое участие в этом деле, дабы не испортить контакты как с правительством, так и с подозрительными радикалами. Разумеется, Штиберу пришлось выдавать себя за убежденного радикала, друга рабочих и сторонника социалистов. С этой целью он использовал свое адвокатское звание, и во всех случаях, когда под суд отдавали лиц, сочувствующих радикалам, добровольно и безвозмездно предлагал им свою юридическую помощь. «Защищая» их красноречивыми выступлениями и не беря платы, он стяжал популярность, которая помогла ему добраться до той правящей верхушки прусского либерализма, к которой столь безуспешно пытались примазаться его коллеги из полиции.

Фридрих-Вильгельм Прусский унаследовал свое королевство, но мало чего еще от Гогенцоллернов. Он был застенчивым, ограниченным и легковерным. Он постоянно опасался покушения, и Штибер очень быстро сумел обратить эту монаршую трусость себе на пользу. Как агенту-провокатору, ему необходимо было постоянно демонстрировать свое рвение и успокаивать радикальных лидеров и взбудораженных граждан. Как-то раз, пристроившись во главу толпы решительно настроенных демонстрантов, он сумел пробраться к встреченному ими и дрожавшему от страха королю. Он тут же постарался успокоить Фридриха-Вильгельма, шепнув ему, что он, Штибер, является секретным агентом полиции и что все будет хорошо, потому что его величество находится под надежной охраной безгранично преданного ему Штибера и его агентов. Этими словами молодой адвокат накрепко связал себя с секретной службой боязливого монарха Пруссии.

Выступая одновременно в роли полицейского агента и «защитника угнетенных», а также стукача и радикального заговорщика, он вместе с тем находил время для доходной адвокатской практики. Есть данные о том, что за пять лет ранней практики (1845–1850) Штибер поимел не менее трех тысяч клиентов, которых он защищал в суде. Это была консервативная публика, для которой возраст и опыт имели первостепенное значение. Основную часть его адвокатских случаев составляли уголовные дела, и он всегда действовал в пользу клиентов-преступников. Поскольку Пруссия никогда не доходила до той степени беззакония, которая имела место в тогдашней Америке, то, судя по числу его подзащитных, можно предположить, что Штибер был юрисконсультом едва ли не всего уголовного Берлина. Позднее, когда его успехи вызвали большую зависть и привлекли внимание, этот секрет был безжалостно разоблачен.

У Штибера, как оказалось, имелось еще одно занятие — редактирование полицейского журнала. «Внутренние» связи, часть его королевской награды, использовались Штибером для ознакомления с данными, которые полиция собиралась предъявить в суде против какого-либо из его клиентов. Так что неудивительно, что он так быстро прославился как адвокат по уголовным делам, который находил бесспорные оправдания или алиби, и никогда не был опровергнут или захвачен врасплох неожиданными свидетельскими показаниями в разгар суда.