Ричард Роуэн - Три тысячелетия секретных служб мира. Заказчики и исполнители тайных миссий и операций

Будучи едва ли не стандартным типом профессионального международного шпиона, Мюллер до Первой мировой войны был скитальцем, спекулянтом, основателем дутых торговых товариществ, а заодно и героем романтических историй. Его успех у впечатлительных молодых женщин нетрудно объяснить, ибо он был человек воспитанный и образованный, по-английски говорил без малейшего акцента и столь же бегло изъяснялся на пяти других языках. По своей сути он был настоящим космополитом. Как уроженец Либавы, он мог считать себя русским, но его «русская внешность» была лишь простой и удобной маскировкой. Вероятно, это избавляло его от ответов на глупые вопросы, но, в конце концов, помогло контрразведчикам его выследить.

Петер Ган, которого считали послушным орудием Мюллера, согласился работать на него, потому что вечно нуждался в деньгах. За два года до войны дептфордский булочник обанкротился, пассив его составил 1800 фунтов стерлингов при активе в три фунта. С помощью германской разведки он поправил дела. Так как он был натурализованным английским подданным, его преступление было по сути дела государственной изменой, и вынесенный ему при говор — семь лет тюремного заключения — можно считать милосердным.

Мюллера, как германского шпиона, приговорили к расстрелу и казнили в лондонском Тауэре. Что же касается столь ловко придуманных им кодов и системы газетных объявлений, они были разгаданы специалистами «комнаты 40 О. В.» британского адмиралтейства, где находили отгадки к всевозможным секретам. После казни Мюллера чины разведки продолжали печатать объявления, составленные по кодам казненного шпиона, чтобы вводить в заблуждение немцев, а деньги, время от времени поступавшие на имя Мюллера, постепенно накапливались. До того как немцы осознали бесполезность своих действий, в Англию было переправлено около 400 фунтов стерлингов шпионского жалованья. В конце концов «Мюллера» уведомили, что его увольняют со службы. Имея дело вместо Мюллера с его методичными плательщиками, британская разведка рекомендовала всем цензорам следить за возможным поступлением похожих денежных сумм через одинаковые промежутки времени на один и тот же адрес некой «нейтральной» фирмы из Голландии, Швейцарии, Дании или Испании.

Успех в деле Гана — Мюллера вдохновил цензоров Великобритании на дальнейшее усердие и напряжение глаз в поисках новых намеков на шпионаж. Мы приведем здесь лишь один пример такого сподвижничества. В данном случае нельзя сказать, что германского шпиона погубил глупый просчет или бестолковый сообщник. Роберта Розенталя погубила собственная алчная фортуна.

Он родился в Магдебурге в 1892 году, за 22 года до начала войны, в молодости служил подмастерьем у пекаря, а затем занялся подлогами. Едва только этот полупрофессиональный жулик и бродяга вышел из германской тюрьмы, как он сразу же занялся шпионажем.

Розенталь каким-то образом сблизился с благотворительной организацией в Гамбурге, «Американской комиссией помощи», а затем отправился в Данию. В Копенгагене он написал письмо одному своему товарищу по берлинскому уголовному миру, в котором с гордостью сообщал, что едет в Англию собирать военно-морские сведения и намерен обвести вокруг пальца англичан, выдав себя за коммивояжера, распространяющего новую патентованную газовую горелку. И когда какой-то датский почтовый чиновник по рассеянности сунул это письмо не в тот мешок, на судьбе автора письма сразу можно было поставить крест.

Попав не в Берлин, а в Лондон, письмо это очутилось на письменном столе английского цензора, который ведал всей перепиской на немецком языке. Неприятельский агент, разъезжающий с патентованными газовыми горелками! Письму этому, правда, было уже несколько недель, тем не менее цензор поспешил сообщить о нем начальству, которое могло попытаться разыскать человека, маскирующего свою шпионскую деятельность под коммивояжера. Хотя надежд выследить Розенталя оставалось мало, агенты контрразведки все же усердно взялись за дело. Просмотрели все журналы высадки пассажиров во всех портах Англии. В списках недавно прибывших отыскался иностранный коммивояжер, назвавший себя специалистом по газовым горелкам. В результате спешных расследований выяснилось, что этот человек (разумеется, назвавшийся не своим настоящим именем) разъезжает по Шотландии, продавая не слишком многое, зато выслеживая очень многое по части морских приготовлений Англии на севере.

Наступил момент, когда шпиона необходимо было либо арестовать, либо убедиться в том, что он исчез из Англии. Да, злополучный Розенталь выехал, но не исчез. Его обнаружили на пароходе, который должен был вот-вот отплыть из Ньюкасла. Еще пятнадцать минут, и он стоял бы на палубе нейтрального судна за трехмильной полосой территориальных вод и бросал бы вызов английским властям, бессильным его достать. Но этого не случилось, и он отправился в Лондон без газовых горелок, зато в наручниках. Допрошенный Базилем Томпсоном в Скотленд-Ярде, он отрицал свою принадлежность к немецкой нации, свое немецкое подданство и пребывание в Копенгагене, зато охотно продемонстрировал образцы своего почерка. Почерк оказался идентичным тому, что и в письме, по ошибке отосланном в Англию из Дании.

После чего письмо прочли ему вслух. И если он удивился, как это оно попало к контрразведчикам, или проклял свою несчастливую судьбу, то не подал и виду. Он тотчас же вскочил, щелкнул каблуками, стал навытяжку и замер.

— Сознаюсь во всем! — воскликнул он. — Я солдат Германии.

По какому-то внезапному порыву он пытался драматизировать свое критическое положение; в действительности он ни одного дня не состоял в какой-либо воинской части. Его осудили за шпионаж, после приговора он впал в истерику и дважды пытался покончить с собой. По причинам, которые власти не пожелали разгласить, его не расстреляли, а повесили.

Цензор, работающий, можно сказать, за кулисами войны, должен быть не просто бдительным, но и абсолютно беспристрастным. Ничья подпись не могла смягчить суровость цензуры. Богатство, титулы и даже королевская кровь не имели для него значения; и даже внушающая уважение подпись не должна была ослабить строгость правил цензорского бюро. Греческая королева София — «Мадам Тино» (сестра германского кайзера), шведская королева (бывшая принцесса Баденская) и испанская королева-мать — все трое были настроены явно прогермански. София, в частности, пускалась в такие откровенные интриги, что попала во все союзные списки подозрительных лиц. Письма, адресованные этим дамам или отправленные ими, подвергались самому тщательному досмотру, задерживались, если того требовали обстоятельства, и нередко, как случалось с греческой королевой, вовсе не отправлялись по назначению.