Николас Старгардт - Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

По мере того как сжимался Третий рейх, форсированные марши пленников становились все более убийственными и одновременно бесцельными. Стража теперь состояла зачастую из возрастных солдат СА, «безлошадных» военнослужащих ВВС, персонала фольксштурма и гитлерюгенда. Они, с одной стороны, не имели опыта, а с другой – твердо держались указаний не дать сбежать ни одному из охраняемых. Узники концентрационных лагерей превращались во все более привычное явление в больших и малых немецких городах; теперь эвакуация и марши смахнули последнюю пелену секретности – не осталось тех, кто не знал о том, как с ними обращаются. Многие встречные до глубины души поражались виду измученных, похожих на живых мертвецов людей и невероятной жестокости охраны, шарахались от тихой оторопи и прятались за закрытыми дверьми домов. Однако чувство сострадания и вины не превалировало над страхом. Даже мучения пленников служили в глазах немцев поводом для осуждения, и они говорили себе: «Какие же преступления они, должно быть, совершили, если с ними обходятся так беспощадно?!» Когда узников Освенцима гнали через польские городки и села Силезии в январе, местные порой прятали несчастных из жалости и часто давали еду и питье; но, когда колонны изможденных теней шагали через немецкие населенные пункты весной 1945 г., всеобщей реакцией были отвращение и страх. Чаще над ними глумились, плевали в них и бросали камнями, чем предлагали содействие. В ночь с 8 на 9 апреля местное гражданское население помогло СС, фольксштурму, СА, местной полиции, солдатам и гитлерюгенду отловить и расстрелять свыше 200 укрывшихся в лесах близ Целле узников с разбомбленного эшелона [1069] Blatman, The Death Marches ; Strzelecki, Endphase des KL Auschwitz ; Strebel, Celle April 1945 Revisited . .

Нацистский порядок в Рурском бассейне безвозвратно рушился, но жертвы немецкого насилия продолжали вписываться в установленные нацистами рамки образа врага: немецкие дезертиры и коммунисты, французские военнопленные и – в первую очередь и в подавляющем большинстве – «восточные» рабочие. Иногда для расправы над истощенными голодом толпами, шагавшими под конвоем в восточном направлении, хватало одного предположения о возможной угрозе с их стороны. После того как его автомобиль задержали толпы лагерников на дороге в Зауэрланде, генерал СС Каммлер, комендант объекта по выпуску «Фау‐2» около Зуттропа, пришел к выводу, что их «надо уничтожить», пока они не совершили всяких ужасов в Германии. На исходе марта его 2-я дивизия возмездия тремя партиями отправила на тот свет более 200 мужчин, женщин и детей; вовсе не представлявшие опасности, все они в свое время добровольно откликнулись на предложение поработать на рейх [1070] Herbert, Hitler’s Foreign Workers , 373–376. .

Подобное насилие творилось не только личным составом армии, СС, полиции и гестапо. Немцы обоего пола столь активно подвизались в массовых организациях партии, поэтому не представляется возможным провести четкую линию разграничения между режимом и обществом. Даже после переселения гестапо Рурской области в классные комнаты гимназии Хемера, его роль убийц приняли на себя другие. В начале апреля 1945 г. четверых «восточных» рабочих видели выходящими из дома в Оберхаузене во время авианалета. Несколько немцев, несших вахту при бомбежке, бросились в погоню, схватили одного из бежавших и избивали до тех пор, пока тот не признался в краже нескольких картофелин. Затем его снова избили, на сей раз группа немецких подростков, потом телефонист отвел несчастного сначала в полицию, а после на пост вермахта, где взял взаймы пистолет. «Восточного» рабочего гоняли и колотили палками и жердями из изгороди до тех пор, пока жертва и мучители не очутились на спортивной площадке, где они столкнули его в воронку от бомбы. Тут телефонист выстрелил ему в живот, а толпа забила раненого до смерти [1071] Ibid., 363; Justiz und NS-Verbrechen, 7, no. 235. .

18 апреля сын Августа Тёппервина, Карл Христоф, перешагнул семнадцатилетний рубеж. В тот же день его письмо достигло отца, продолжавшего службу в тиши чехословацкого Петерсдорфа. Как рассказывал Карл Христоф, его с товарищами зачислили в фольксштурм и после прохождения длившейся четырнадцать суток подготовки в бывшем лагере Имперской службы труда они принесли воинскую присягу. Парень старался показать приверженность религиозным и моральным стандартам отца, хотя это заставляло его чувствовать себя отделенным от товарищей. «От этого не становится легче обрести внутренний покой, но так оно и к лучшему, – писал он. – Успех не в нашей власти. Но Гёте, безусловно, прав: “Чья жизнь в стремлениях прошла, Того спасти мы можем” [1072] Пер. Б. Пастернака. Цитата из «Фауста» И. В. Гёте. Часть вторая, действие пятое, сцена «Горные ущелья, лес, скалы, пустыня». В переводе Н. А. Холодковского пропущена. – Прим. науч. ред. ». Карл Христоф сокрушался по поводу холодности товарищей к религии и их любви к джазу, но чувствовал себя обязанным защищать их патриотизм:

«По вопросу отечества, как мне думается, тот факт, что многие стремятся на фронт, проистекает от наглости и совершенного непонимания того, что есть фронт. Тем не менее известный патриотизм налицо. Как еще объяснить образцовые деяния когорт 1927 и 1928 годов, да и других, кто постарше?»

Он признавал: «Есть такие, кто вовсе не рвется туда, – но тут же спешил заверить отца: – У меня нет подобных колебаний. Однако это на самом деле стоило мне немалых усилий… под водительством Божьим! Чего еще нам желать для нас самих? И нашего отечества под водительством Божьим? Твой Карл Христоф» [1073] Orlowski and Schneider (eds.). ‘Erschie ß en will ich nicht!’, 347–348: 18 April 1945. .

К тому времени Август Тёппервин наконец-то перестал доверять фюреру и его пророчествам. Когда 15 апреля американцы подступили к Золингену, он уже не питал иллюзий: «Теперь можно сражаться лишь за поражение с честью!» Поздравляя Карла Христофа с днем рождения, он отправил сыну стихотворение Йозефа фон Эйхендорфа «Солдат»:

Слова помогали Августу Тёппервину кое-как мириться с тем фактом, что его сыну вот-вот предстоит подлинная опасность оказаться в кошмаре сражения без шанса на победу [1075] Ibid., 334 and 344–347: 18 Feb., 5, 10 and 15 April 1945. .

Когда на исходе марта американцы подходили к Пфорцхайму, Эрнст Арнольд и Эрна Паулюс всё лили слезы по пропавшему без вести еще в ноябре 1943 г. Гельмуту. Как признавалась Эрна, «даже думать о Гельмуте страшно». Его жертва стала казаться им бессмысленной, ибо она и муж в конце концов осознали очевидное: война окончательно и бесповоротно проиграна. «Мы хотим только спокойно сидеть здесь и ожидать того, что уготовила нам судьба, и не терять надежды, что однажды мы соберемся все вместе, а наш милый дом останется цел», – писала она дочерям, продолжавшим работать в главной медсанчасти в Хайльбронне. Известий от них не поступало, а по радио то и дело сообщали о бомбежках города [1076] MfK-FA, 3.2002.7209, Эрна Паулюс к Эльфриде и Ирмгард, 27 Mar. 1945, и к Марте Рётер, May 1945. .