Роберт Говард - Ястребы востока

— Поторопись, батыр, — раздался голос кочевника. — Поднимайся!

В этот момент в темноту, сгустившуюся за светом мерцающих факелов, бросился Иаков. Он успел сделать три шага, прежде, чем запел лук. Еврей закричал и рухнул вниз, как будто его ударила гигантская рука; стрела вошла между его жирными плечами и пронзила насквозь.

Кормак осторожно продвигался вверх на глазах ошеломленных, полных сомнений врагов, столпившихся у подножия лестницы. Тогрул-хан присел на площадку — ослепительные глаза-бусинки, стрела на тетиве, — и вооруженные люди опасались сделать шаг. Но один все же решился — высокий туркмен с глазами бешеной собаки. От жадности, думая, что драгоценный камень у Кормака, или в приступе фанатичной ненависти, он выпрыгнул вперед, зажав в зубах меч и стрелу, и бросился вверх по лестнице, подняв свой тяжелый окованный железом щит. Тогрул-хан спустил тетиву, но стрела отскочила от металла, и Кормак, опять встав в удобную стойку, ударил мечом со всей силы. Посыпались искры, с потрясающим грохотом клинок разбил щит и опрокинул атакующего туркмена, который покатился вниз по ступеням и замер у подножия лестницы.

Больше попыток преследования не было. Кормак поднялся на верхнюю площадку; они вместе с монголом выскочили наружу и захлопнули тяжелую железную дверь. Снизу послышался многоголосый рев, и монгол, вернув тяжелый засов на место, поторопил:

— Быстрей, батыр! Эти псы выбьют дверь через пару минут. Пора убираться прочь!

Он повел Кормака по боковому коридору, потом через несколько комнат и в конце пути распахнул решетчатую дверь. Оказывается, она вела во внутренний двор, залитый сейчас серым светом зари. Там стоял человек, придерживающий двух коней: великолепного черного жеребца Кормака и жилистого чалого — монгола. Приблизившись, норманн увидел, что лицо человека почти полностью скрыто повязкой.

— Поторопись, — призвал Тогрул-хан. — Раб оседлал моего коня, но твоего не смог из-за дикости этого зверя. Раб пойдет с нами.

Кормак управился за минуту и, затем, взлетев в седло, протянул руку рабу — тот легко вскочил на коня и сел позади. Маленький отряд пересек двор, когда из крепости начали выбегать разъяренные преследователи.

— Этой ночью часовых нет, — буркнул монгол.

Они достигли ведущих наружу ворот, и раб соскочил, чтобы открыть их. Он широко раздвинул створки и бросился обратно к черному жеребцу, но по пути словно натолкнулся на стену и умер прежде, чем его тело коснулось земли. Череп раба разнес арбалетный болт, и Кормак, обернувшийся с проклятием, заметил на одном из бастионов выцеливавшего их мусульманина. В этот же миг Тогрул-хан поднялся на стременах, выхватил стрелу из колчана и выстрелил. Арбалетчик выронил оружие и рухнул головой вниз с башни.

С ликующим воплем монгол выехал через ворота, Кормак направился следом. Позади них звучали неразборчивые крики преследователей, выскочивших во внутренний двор и пытающихся найти и оседлать своих лошадей.

— Смотри!

Спутники уже оставили позади несколько миль диких ущелий и коварных троп, не заметив ни единого признака погони. Тогрул-хан указал назад. Солнце взошло на востоке, но красное зарево позади них по яркости соперничало со светилом.

— Пылающие Врата Эрлика, — нараспев проговорил монгол. — Они даже не подумали гнаться за нами, эти псы. Они стали обыскивать замок и биться друг с другом, а потом какой-то дурак поджег башню.

— Я многого не понимаю, — медленно сказал Кормак. — Давай отсеем правду от лжи. Очевидно, что ди Строцца, Кай Шах и Муса прикончили Скола и послали Кадру Мухаммада убить меня — не знаю, зачем. Но я не понимаю, что Кай Шах имел виду, когда сказал, будто они слышали, как этот лурд идет по коридору. И ди Строцца вышел к нему навстречу! Но я-то знаю, что в тот момент Кадра Мухаммад лежал мертвый на полу моей комнаты. И еще я уверен, что и Кай Шах, и венецианец не убивали Мусу.

— Это верно, — согласился монгол. — Послушай, лорд франк: едва ты направился в покои Скола прошлой ночью, Муса-книжник покинул пиршественный зал, но вскоре вернулся с рабами, которые несли большие чаши пряного вина, обладающего приятным запахом и приготовленного по сирийскому рецепту, как он сказал. Но я заметил, что ни сам Муса, ни Кадра Мухаммад не притронулись к чашам, а Кай Шах и ди Строцца только наполняли свои кубки и делали вид, будто пьют. Поэтому я долго принюхивался, когда поднес чашу к губам, и учуял в вине один редкий наркотик — да, раньше я думал, что он известен только магам Катая. Он погружает человека в глубокий сон, и Муса, видимо, добыл небольшое его количество, захватив какой-то караван с Востока. Так что я не пил вина, но остальные, кроме тех, о ком уже шла речь, прикладывались изрядно и вскоре начали ощущать сонливость, хотя наркотик действовал медленно, будучи слабым, потому что был рассчитан на большое количество людей. Потом я отправился в свою комнату, которую показал мне раб, и присев на койку, разработал план мести. Этот пес-еврей опозорил меня, и гнев горел в моем сердце, так что я не мог спокойно спать. Затем я услышал, как кто-то прошел мимо моей двери, шатаясь, словно пьяный, но скуля, будто раненый пес. Я вышел и увидел раба, чей глаз, как он сказал, вырвал его хозяин. Мне знакомо врачебное дело, поэтому я очистил и перевязал его пустую глазницу, ослабив боль, за что он поцеловал мне ноги… После я вспомнил о нанесенном мне оскорблении, и попросил раба показать мне комнату, где спит этот жирный боров, Иаков. Он так и сделал, а я запомнил эту дверь, и после велел показать путь во двор, где содержались животные. Никто не препятствовал нам, все сидели в пиршественном зале и не слышали наших шагов. В конюшне я нашел четырех свежих, уже оседланных лошадей, приготовленных для ди Строццы и его товарищей. И кроме того, раб сказал мне, что в эту ночь нет охраны у ворот — венецианец пригласил всех на праздник в большом зале. И я велел рабу оседлать и приготовить к долгой дороге моего коня, а также твоего черного жеребца, которого мне хотелось забрать с собой… Затем я вернулся в замок и уже не услышал голосов. Все, кто выпил вина, уснули. Я поднялся в верхние коридоры и направился к комнате Иакова, чтобы перерезать его толстое горло, но там было пусто. Я подумал, что он отправился пить вино с рабами в нижнюю часть замка, и пошел в ту сторону, но вдруг увидел, что впереди светится приоткрытая дверь, и услышал голос венецианца, который сказал: «Кадра Мухаммад приближается. Я велел ему поспешить». Мне не хотелось встречаться с этими людьми, поэтому, быстро свернув в боковой коридор, я уловил, что ди Строцца как-то неуверенно и тихо позвал лура по имени. Затем он быстро прошел по коридору, словно хотел увидеть того, чьи шаги только что звучали, а я поспешил прочь, пересек площадку широкой лестницы, которая вела в пиршественный зал, и вошел в еще один коридор, где притаился и начал наблюдать… Ди Строцца вышел на площадку и остановился в растерянности. И в этот момент снизу раздался крик. Венецианец бросился бежать, но те, проснувшиеся, уже увидели его — наркотик оказался, как я и предполагал, слишком слаб, чтобы держать их в беспамятстве достаточно долго. Теперь они, догадавшись, что сонливость их была вызвана неестественными причинами, бросились вверх по лестнице и, осыпая ди Строццу обвинениями, схватили его, а позже все вместе двинулись к покоям Скола. Меня они не заметили. А я, решив продолжить поиски Иакова наугад, быстро пошел по коридору, в котором оказался. Закончился он узкой лестницей, что вела на первый этаж и переходила в темный туннель-коридор, упиравшийся в ту странную железную дверь. Тут я услышал быстрые шаги и замер, затаившись в темноте. Мимо меня торопливо прошел сириец Муса с обнаженным ятаганом — он запыхался, словно после долгого бега, и что-то сжимал в левой руке. У двери он остановился, повозился с засовом, открыл створки, а потом вдруг обернулся и заметил меня. Эрлик! Мы не ссорились с этим человеком, но он с диким криком ударил меня своим ятаганом — кинулся, будто обезумел от страха. Я ответил ему острой сталью, и он, отступая за дверь, скатился с верхней площадки лестницы головой вниз. И тогда мне захотелось узнать, что же такое он сжимал в левой руке. И я стал спускаться по ступеням вниз. Эрлик! Это полное ярких глаз и странных теней место дышало злобой. Волосы на моей голове встали дыбом, но я лишь крепче сжал свой клинок, призывая демонов тьмы и высшие силы уберечь меня. Муса был мертв, а рука его — крепко сжата, так что мне пришлось отрезать ему пальцы. Затем я поднялся вверх по лестнице и дальше пошел тем путем, которым мы позже бежали из замка. Оказавшись во дворе, я обнаружил, что раб оседлал моего коня, но не в состоянии справиться с твоим. Я не хотел уходить без расплаты за нанесенное мне оскорбление и стал думать, как быть дальше. Но тут до меня долетел звон стали, раздавшийся откуда-то изнутри крепости. Я крадучись пошел на звук и снова оказался у тайной лестницы, внизу которой шла свирепая битва. Ты противостоял многим, и хотя мое сердце было яро настроено против тебя, потому как накануне преимущество было на твоей стороне, твоя доблесть согрела меня. Ты герой, батыр!