Виктор Сбитнев - Совсем другая история

По имени Владимир Ленский,

Душою прямо гетингентский,

Он из Германии туманной

Привёз учёности плоды,

Ум пылкий и довольно странный,

Всегда восторженную речь

И кудри чёрные до плеч.

Можно вспомнить и грибоедовского Чацкого, который сильно досадовал на то, что умный наш народ, увы, держит русских дворян, за немцев. Весьма показательны и курьёзы отечественной войны 1812 года, когда крестьяне, ушедшие партизанить, нередко нападали на русских офицеров, принимая их за французов. Именно поэтому и провалился с треском приход либералов в девяностые годы прошлого века. В сущности, им не на кого было опираться, поскольку с новгородских времён русские, в отличие от европейцев, а позднее и американцев, не идентифицировали своё внутреннее состояние с понятиями «свобода» и «равенство». У нас всегда были в ходу «Воля» и «справедливость», а «братству» в новой истории более всего соответствует наше «товарищество» (как исключение, братьями могут звать друг друга участники военных конфликтов, находящиеся в постоянной опасности быть убитыми). Но давайте для полной ясности поподробнее остановимся только на «Воле», ибо именно она «повинна» в провалах либерализма.

Итак, как я заметил выше, сладкое слово и понятие «свобода» пришло к нам с Запада. На Руси же со времён Новгородской республики ориентировались на такое понятие, как Воля, которое не имеет ни понятийных, ни терминологических аналогов в Европе. Например, республиканский, вечевой Новгород называли не свободным, а вольным, то есть городом в своём праве. И это очень точно выражало сущность вечевого правления, при котором вольные новгородцы запросто могли выгнать из города очередного князя, если он, по их мнению, не справлялся со своими обязанностями: «Уходи, князь, ты нам не люб!». Сказать же «свободный Новгород», «свободная Новгородская республика» – это, по большому счёту, не сказать ничего, потому что не от кого этому великому средневековому государству было освобождаться. Оно само хранило и освобождало всю матушку Русь от постоянного давления крестоносцев: шведов, поляков, литовцев и т.п. То есть свобода для русского человека – понятие абстрактное, пригодное разве что для бессмысленного и жестокого метания бомб в царей и государственных деятелей(вроде, Столыпина и Александра Второго) и пустой словесной перепалки (в «Отечественных записках», «Русском инвалиде» и т.д.), а Воля заключает в себе существенный правовой аспект. Недаром, свой выстраданный роман о Стеньке Разине Василий Шукшин назвал «Я пришёл дать вам волю», то есть право, поскольку и Разин, и Пугачёв – ни много- ни мало – претендовали на царский престол. Именно за право быть равными среди равных и поступать так, как велит Господь, они, народные заступники, и шли на плаху. А отнюдь не ради мифической свободы, которая ни к чему не обязывала. Именно эта необязательность и отвращает большинство русских от либерализма. Я бы даже сказал – безответственность. «На благословенном Западе, – писал в аккурат в 1993 году Валентин Распутин, – почти так и делается, оставляя во взрослости вместо чувства (Свободы! – В.С.) кое – какие обязанности». Ею, безответственностью, была буквально пронизана вся деятельность так и не сумевшего повзрослеть ельцинского правительства: от расстрела Белого дома до ваучеризации и грабительской приватизации, от уничтожения высокотехнологичного производства до преступной конверсии, развала «оборонки», распила и распродажи Тихоокеанского флота, уничтожения самой мощной и практически неуязвимой ракеты «Сатана», о которой американцы до сих пор вспоминают с содроганием, и т.п. В связи с этим мы вынуждены сегодня, в ситуации обострившейся международной обстановки, тратить огромные бюджетные средства не на, например, газификацию Центра России (В Костромской области из 25 районов газифицировано лишь 5), а на компенсацию оборонных потерь времён Ельцина и компании.

Да, в России до поры воцарилась гласность (Кстати, её вольнолюб Сергей Довлатов определил, как возможность говорить правду, но за это ни перед кем не отвечать), но свобода так и не стала в нашей стране основой для развития свободной рыночной экономики. Рынок оставался диким, а свободные от всякой ответственности братки тут и там доили малый и средний бизнес, не давая ему хоть сколько-нибудь окрепнуть и подняться. И прикрывали их преступную деятельность тоже своего рода либералы. В нашей Костроме была обворована каждая третья квартира, и безответственные, либеральные милиционеры почти никого не находили (думаю, что и милицию «перекрестили» в полицию именно поэтому). Лично нашёл обокравшего мой дом вора и привёл его в отдел, но господа «менты», столь разрекламированные на питерском ТВ, так ничего и не сделали, ссылаясь то на «колпак» прокуратуры, то на недостаточность улик, то на презумпцию невиновности. Жалкие они в ту пору были. (Позднее на одной из пресс-конференций в присутствии представителей всех СМИ города начальник УВД области сказал пишущему эти строки: «Мы в большом долгу перед вашей семьёй». Через год он, царство ему небесное, умер, а долги остались.). Колёса с автомобилей снимали буквально под окнами и тоже безнаказанно. Вечером и ночью на улицах повсеместно срывали шапки, отнимали дамские сумочки, раздевали и даже разували пьяных, ибо алкоголь стал продаваться повсюду и фактически круглосуточно. Свобода! Апофеозом её стало необъяснимое бегство наших армий из Европы (из тёплых казарм в открытое поле!) под кривлянье на немецкой сцене «раскованного» Ельцина.

И вообще, задумайтесь только, категорией, понятием Воли буквально пронизаны все основные составляющие русского мира. Например, существенную и боеспособную часть царской армии составляли так называемые вольноопределяющиеся, огромный тюремный мир России всегда поддерживали вольнонаёмные – «вольняшки», в армии самой «приятной» командой является команда «Вольно!», в спорте самой удачной для русских борьбой является вольная борьба (борцов в ней называют «вольниками») и так далее. Десятки примеров! Нет, если говорить о философии и литературе, то свобода, конечно, тоже появляется в писательском обороте. Но в связи с чем и когда? В этом смысле показателен «наше всё» Пушкин. Когда он молод, увлекается европейской литературой и дружит с декабристами-западниками, то пишет, обращаясь к ним: «И свобода вас примет радостно у входа…». Но проходит время, Пушкин, мудрея и совершенствуясь, обращается к сказкам и русской философии, и всё тут же встаёт на свои места: « Ты, волна моя волна, / Ты шумлива и Вольна»; «На свете счастья нет, а есть покой и Воля». То есть Пушкин полагает, что и в природе, и в человеческом обществе жизнеутверждающее равновесие достигается правом поступать так, как велит Создатель. Но построенная в послепетровской тоталитарной России по западным лекалам власть не даёт своим подданным этой возможности. Например, как, а главное – за что в хрестоматийном «Горе от ума» хозяева московской жизни осуждают Чацкого? Оказывается, «Он вольность хочет проповедать!». И ранняя лирика всё того же Пушкина во всех экзаменационных билетах всегда называлась «вольнолюбивой», ибо во времена, когда она создавалась, в прогрессивных дворянских кругах процветало вольнодумство, вольномыслие и вольнолюбие. Именно в это время в русском языке появились устойчивые словосочетания типа «Была бы моя воля!», «Я не волен», а крепостным крестьянам дворяне-вольнодумцы всё чаще выдавали вольную, то есть право жить и кормиться самостоятельно. И даже про – западнически настроенные русские радикалы через пятьдесят лет пришли к необходимости создания «Народной Воли», а вышедший из европейского символизма Блок в начале двадцатого века написал замечательный, пожалуй, самый сильный свой поэтический цикл – «Вольные мысли». Да, и «лихие люди», воспетые всё тем же Блоком в «Двенадцати», в принципе, отказавшись от свободы – «Свобода, эх, без Креста! Тра-та-та!» – ввели в свой понятийный оборот самую страшную клятву: «Век воли не видать!». А ведь что ни говори, в уголовном мире всё чрезвычайно точно определено и выстроено. И Воля даже для вора в законе и очевидно, прежде всего, именно для него – сакральное понятие. К слову сказать, и в армейском строю перед тем, как подать команды «Смирно!» и «Вольно!», подают команду «Равняйсь!». То есть прежде чем замереть, застыть в образцовом послушании, необходимо выровняться, соотнести себя с другими членами тесного людского сообщества, в данном случае войскового строя. Поскольку войсковой строй – это, в сущности, живая модель строя общественного, команду «Равняйсь!» можно расценивать, например, как референдум. В этой ситуации, как и при выполнении команды «Равняйсь!», сверяются позиции, системы координат, общие настроения («…сверение, как сверяют часы, своего сердца с её (Родины) страданиями и радостями». – Валентин Распутин). Характерно, что команду «Вольно!» подают лишь после команды «Смирно!». И никакой свободы, а лишь покой и воля – смирно и вольно. Таким образом, как мы видим, экзистенциальные мировоззренческие категории, закономерно перекочевав в армейскую этику (армия – это неотъемлемая часть общества), обрели словесную плоть в армейском уставе. Но если бы наш армейский строй управлялся по либеральным лекалам, то никакой команды «Смирно!» не было бы вовсе. Как говорится, выравнились – и «Вольно!». А, между тем, все основополагающие посылы строй воспринимает, находясь при исполнении команды «Смирно!». Нет её – нет и состояния покоя, без которого, уверяю вас, в конечном итоге и Воли – ни на грош! Есть одна лишь свобода, в том числе и свобода от общества, то есть всё та же пресловутая безответственность. Не оттого ли и НАТО стоит сегодня у наших ворот, что либералы Горбачёв с Шеварднадзе не заключили с главами стран, входящими в состав Атлантического блока, ни одного письменного соглашения, положившись в полном соответствии со смыслом триады «свобода-равенство-братство» на их честное, так сказать, братское слово, что НАТО на Восток – ни-ни! Увы, братья оказались такими же безответственными либералами. И вот сегодня мы крепко завязаны на путаные проблемы Украины и Молдовы, которые усложняют нашу и без того нелёгкую жизнь. Почему? Потому что, получив свободу, они положительно не знают, что с ней делать. Воля же работает на народ, на гражданское общество и правовое государство, а свобода, в конце концов, порождает либеральное мракобесие. Воля – это жизненно необходимая России эволюция, свобода – измордовавшие страну и народ революции. Возьмите любую революцию – хоть английскую с жестоким Кромвелем, хоть французскую с кровавым Робеспьером, хоть русскую не буду говорить с какими Лениным-Сталиным, хоть российскую либеральную с непредвиденным Ельциным и «лабораторным» Гайдаром: все они очень быстро перерождаются в свою полную противоположность и начинают активно «пожирать своих детей». Кто не верит в «либеральное мракобесие», пусть вспомнит, как либералы, активно проникшие в мир киноискусства, уже в середине 80-х, затравили гениального русского режиссёра Сергея Бондарчука, крупнейшего русского поэта Юрия Кузнецова (даже о смерти его никто не узнал!), практически перестали печатать и пускать в народ писателей-деревенщиков, как застрелили в 91-ом Игоря Талькова, как в громогласно объявленную ими эпоху демократии перекрыли для своих идеологических противников практически все крупные печатные и электронные СМИ. И если Воля собирает людей в артели, товарищества, позитивные людские сообщества, ведущие государство и его граждан к процветанию, как это было всё в том же республиканском Новгороде, то свобода очень скоро приводит к озлоблению и вражде между вчерашними сподвижниками. Доходит до того, что жена либерала Лужкова Батурина начинает судиться из-за некого имущества со своим родным братом! Какое тут, айм сори, «равенство – братство»? Да и остальные хороши: Ходорковский оказывается на нарах, Гусинский – в Израиле, Березовский – на том свете, Абрамович, раздваиваясь и растраиваясь, – сразу и в Англии, и в центральной Европе, и на Чукотке, а ещё есть и пятые, и двадцать пятые, и все они ведут себя, как пауки в банке. В просуществовавшей более пятисот лет Новгородской вечевой республике, напротив, все её воеводы, бояре, купцы и простые ремесленники ощущали себя как пальцы на одной руке. В отличие от остальных враждовавших друг с другом княжеств, в Новгороде никогда не было «смутных времён», бунтов, заговоров и восстаний. Веками вольным Новгородом и его обширными землями, простиравшимися до Урала (Камня), управляли народное Вече и митрополит. Князья, которых призывали на Новгородский стол, решали в основном военные и дипломатические проблемы. Мало кто знает, но, но в своё время (в середине 13 века) существенно повзрослевший и, можно так сказать, заматеревший князь Александр Невский более всего превозносился вольными новгородцами не за победы на Неве и Чудском озере, а беспрецедентный «ледовый поход» в Скандинавию, когда он, поставив свои дружины на лыжи, дерзко двинул через Копорье и Финский залив на территории Финляндии, Швеции, Норвегии, дойдя по ним до северных морей. Он пополнял свои рати угнетёнными в ту пору финнами, громил варяжские крепости и города. Под стенами новгородской Софии на общее обозрение выставлены красивые, но очень странные железные ворота с католической вязью: их в своё время воинственные викинги вывезли из Германии, а новгородцы отняли их у викингов. Позитивно сказывались на развитии Новгорода и визиты Александра Невского в орду, которая не посягала ни нашу Веру, ни на новгородскую Волю, как католические рыцарские ордена (это запечатлено даже в довоенном фильме «Александр Невский»), от которых Новгород веками оберегал обескровленную татарами и ослабленную усобицами Русь. И напрасно новгородцам ставят в вину неучастие в Куликовской битве. Во-первых, Москва принципиально не звала Новгород под свои знамёна. А во-вторых, и в главных, как неоднократно сетовали газеты Татарстана времён горбачёвской перестройки (когда открылись кингстоны гласности), новгородцы в течение почти двухсот лет, задолго до Куликовской битвы, по всей Волге «разоряли мирные татарские города», истребив степняков куда больше, чем рати Дмитрия Донского на Куликовом поле. Занимались этим профессиональные дружины новгородских ушкуйников, чем-то (Волей!) напоминающие лихие казачьи сотни Юга России. Но всё это темы другого, куда более долгого и скрупулёзного разговора.