Анджей Иконников-Галицкий - Сожженные революцией

«Постановка опытов смерти» – хорошо сказано.

Как многие любители погружаться в таинственные бездны, Савинков писал стихи. Так себе стихи. Зинаида Гиппиус, та самая, которая открыла путь в печатную литературу Блоку, покровительствовала и поэту (не столько, впрочем, поэту, сколько интересному экспериментатору со смертью) Савинкову. Она же придумала основной его литературный псевдоним: Ропшин. В далёком и странном будущем, в 1931 году в Париже, Зинаида Николаевна издаст посмертный сборник стихотворений великого террориста. Если переставить местами последние две цифры этого года, получится 1913. В 1913 году, когда Блок, взыскуя света, будет погружаться в бездны «Страшного мира», Савинков-Ропшин сочинит стихотворение «Электрические пятна», которое мы цитировали выше. Оно, как и все блюда его стихотворческой кухни, состряпано из объедков со стола символистов, но некая истина в нём всё же сформулирована.

Плоские одномерные мысли выражены плоскими одномерными образами – даже на грани пародии (к слову «вине» в рифму вместо «себе» просится местечковое «мине»: «Рабинович, на вам блоха!» – «На мине?!»). Однако последние строчки процитированных четверостиший на удивление точны (одномерное может быть очень точным).

Вот каким Савинков увидит сам себя в отражении стиха:

А был ли такой великий террорист Савинков? Террорист-то был, да вот великий ли?

О его подвигах на динамитной ниве мы знаем главным образом из мемуаров – его собственных и его соратников. Воспоминания соратников наполнены всяческой предвзятостью, а его собственные – беллетристическими красотами и не поддающимися проверке деталями. Да и вообще, в сетях мемуаристики можно запутаться, как рыба, потерять правду. Если же отжать из источников всё сомнительное и лишнее, то в остатке обнаружим, что Савинков за многие годы революционной подпольщины участвовал в подготовке двух удавшихся терактов. В двух – ни больше ни меньше. Правда, каких! Самых знаменитых! Убийство Плеве, убийство великого князя Сергия Александровича.

За пределами этих двух сцен бесконечного революционного спектакля Савинков – актёр-неудачник. Он всюду действует, за всё берётся, словно хочет сыграть титаническую, прометеевскую роль, – и всякий раз проваливается, подставляя под удар доверившихся ему партнёров.

Однако в общественном сознании запечатлено не это, а иное: героическая борьба и светлая жизнь крестоносцев террора. Кто её так запечатлел? Двое: В. Ропшин и Б. Савинков, на поверку оказывающиеся одним и тем же лицом.

Савинков-прозаик таков же, как и Савинков-поэт: он пишет плохо и неправду, но убедительно. Он рассказывает не то, что было (один из его романов так и называется: «То, чего не было»), а то, что должно было бы быть, рождённое из его помыслов и чувств. Это в равной мере относится к тем писаниям, которые позиционированы как романы («Конь бледный», «То, чего не было») и как мемуары («Воспоминания террориста»).

Взять хотя бы убийство Плеве.

В «Воспоминаниях» Савинков создаёт настоящую «фильму» о подготовке и осуществлении покушения; этот киносценарий до сих пор остаётся общепринятой версией теракта.

Итак, лидеры эсеров по предложению Савинкова выносят смертный приговор Вячеславу Константиновичу Плеве, министру-консерватору, министру-злодею, виновнику Русско-японской войны и вешателю народовольцев (Плеве занимал пост директора Департамента полиции в 1881–1884 годах, руководил разгромом «Народной воли»). Благородные и смелые рыцари революции Алексей Покотилов, Егор Созонов, Иван Каляев, Максимилиан Швейцер, Давид Боришанский, Иосиф Мацеевский под непосредственным руководством, конечно же, Савинкова берутся исполнить справедливый приговор. План покушения разрабатывает и общее руководство осуществляет Евно Азеф (революционеры не догадываются, что он – Толстый, Виноградов, Липченко, Иван Николаевич и кто там ещё – секретный агент Департамента полиции). Террористы осуществляют образцово-показательную операцию по устранению министра. Прежде всего устанавливают наружное наблюдение: под видом извозчиков или уличных разносчиков следят за перемещениями жертвы. Из-за границы привозят гремучую ртуть, в неприметном нумере гостиницы «Северная» изготавливают адскую машину. Покушение намечено на 18 марта. Нелепая случайность: Созонов-извозчик, карауливший на Фонтанке у дома Министерства внутренних дел, не успел отстегнуть фартук, под которым лежала бомба. Плеве, невредимый, проехал мимо. 25 марта неудача повторилась у Зимнего дворца.

Через неделю произошло событие, о котором сделал запись в своём дневнике наш старый знакомый, вездесущий и вселюбопытнейший господин Минцлов.

Минцлов, дневник, 1 апреля 1904 года (66-й день Русско-японской войны; в этот день были опубликованы известия о гибели броненосного крейсера «Петропавловск» и командующего русским флотом адмирала С. О. Макарова):

«Полиция сегодня утром отбирала у всех газетчиков №№ “Петербургского листка” и каких-то ещё газет; сопротивлявшихся тащили в участок; в газетную экспедицию почтамта полиция явилась тоже и конфисковала все названные №№. Тем не менее, я раздобыл “Петербургский листок” и успел наскоро пробежать его; особенного ничего не заметил; в отделе происшествий наткнулся только на заметку о том, что этой ночью в “Северной гостинице” произошёл сильный взрыв, исковеркавший много номеров, полы и потолки; в одной из комнат найдены куски человеческого тела, разорванного бомбой. Что это за бомба, и кто был владетелем её – загадка; по всей вероятности, здесь кроется что-либо анархическое, сыщики зачуяли следы и потому поспешили всякие сведения о происшедшем изъять».

Так погиб Алексей Покотилов. Забегая вперёд, скажем, что очень похожая история произойдёт одиннадцатью месяцами позже, 26 февраля 1905 года. На сей раз дознаватели найдут куски тела, в котором незадолго до того жила душа Максимилиана Швейцера. Об этом красочно рассказывает весьма авторитетный свидетель, Александр Васильевич Герасимов, в то время – начальник Петербургского охранного отделения, полковник: