Анджей Иконников-Галицкий - Сожженные революцией

В такой вот обстановке впервые увидели друг друга Коллонтай и Дыбенко.

В их истории будет много политики, ещё больше обыкновенных бытовых человеческих сложностей и передряг и очень мало того романно-мелодраматического пыла-жара, который вот уже девяносто лет ищет в ней обыватель.

Существует миф о том, что страсть поразила Александру и Павла внезапно, с первого взгляда. Что Дыбенко на руках унёс Коллонтай с корабля, с митинга, в гостиницу… Полная чушь. В тот первый раз Коллонтай приезжала в Гельсингфорс только на один день, и этот день до такой степени был насыщен заседательно-митинговой деятельностью, что ничего, кроме беглого знакомства, у неё с симпатягой матросом произойти не могло. Прошло два месяца, Дыбенко приехал в Петроград по делам Центробалта. Тут они с Коллонтай встретились как знакомые, как соратники. Александра Михайловна познакомила его с Лениным. Потом Дыбенко уехал в Гельсингфорс, а Коллонтай – в Стокгольм на международное совещание социалистов-циммервальдистов. Потом в Петрограде грянул июльский кризис – анархо-коммунистический бунт против Временного правительства. В его организации «временные» обвинили большевиков. По приезде из-за границы Коллонтай была арестована. Дыбенко постигла та же участь. Но её через пару недель выпустили под домашний арест, а он вышел на свободу только в сентябре и сразу же уехал к «братишкам»-матросам.

С апреля по октябрь они виделись всего два, максимум три раза. Это зафиксировано документально. Но странная связь возникла и не хотела рваться. Наоборот, крепла.

Арест Коллонтай выдвинул её в первые ряды большевиков. В июле, на VI съезде партии, она заочно избрана в ЦК РСДРП(б). 10 октября она участвует в том историческом заседании ЦК, на котором было принято решение о вооружённом восстании. 25 октября избирается в президиум II съезда Советов. 26 октября этот съезд провозглашает советскую власть и формирует новое правительство под председательством Ульянова-Ленина. Через несколько дней Коллонтай становится членом правительства – народным комиссаром государственного призрения (то есть социального обеспечения). Тут они снова встречаются с Дыбенко.

Сей крепкий красавец, «душа флота», за неделю до октябрьского переворота вновь избранный председателем Центробалта, приезжает в Петроград, чтобы поселиться в здании Адмиралтейства в качестве члена «военной тройки» Совета Народных Комиссаров (Антонов-Овсеенко, Дыбенко, Крыленко); через пару недель он – во главе Военно-морской коллегии; ещё через два месяца – народный комиссар по морским делам. Если перевести на футуристический язык того времени – получится забавно: «наркомпоморде». В это время совершается революционное сближение Павла и Александры. Они живут вместе в адмиральском жилище всё в том же ампирном Адмиралтействе. (Быть может, в квартире, которую ранее занимал какой-нибудь из приконченных адмиралов?) Роман, разбивавший все традиционные представления о возможном и невозможном, стал символом революции. А для Александры Михайловны – ещё и попыткой осуществить идеал нового, коммунистического брака, основанного на принципах свободы чувств, равенства полов и братства трудящихся.

Коллонтай разрушала, надеясь построить. Дыбенко (и с ним тысячи, десятки, сотни тысяч) были просто охвачены пьяной яростью разрушения.

Среди того, что надо разрушить, – армия. «Наркомпоморде» Дыбенко и главковерх Крыленко занялись этим со всем революционным энтузиазмом. А война не закончена, мир не подписан. В декабре начались мирные переговоры в Бресте; во главе советской делегации ещё один убеждённый разрушитель – Троцкий. Переговоры – разговор глухих. Где уж немецким генералам и дипломатам понять логику раздувателей мирового пожара революции! Тупик, немцы теряют терпение. Советам удалось добиться перерыва в переговорах: Учредительное собрание откроется в январе, оно решит, что делать.

В день открытия Учредилки матрос-нарком Дыбенко митингует с «братишками»; он и приказал стрелять в демонстрацию сторонников «всенародно избранного» на углу Литейного и Захарьевской (если, конечно, чёрно-красной толпе вооружённых матросов-анархистов кто-то что-то мог приказывать). О том, как решилась участь Учредительного собрания, мы уже знаем. Ультимативное требование к депутатам – разойтись! – огласил анархист Анатолий Железняков; но в своих мемуарах Дыбенко с гордостью утверждает, что приказ о разгоне «всенародного форума» Железнякову отдал он. И с не меньшей гордостью добавляет: против воли Ленина. Последнее показательно: не глава правительства, не лидер партии большевиков распоряжался в стране, в столице, в парламенте, а толпа матросов во главе с широкоплечим Дыбенко.

Из стенограммы заседания Учредительного собрания. 5 января, около семи часов вечера:

«Председатель (Чернов). Слово по вопросу о порядке дня имеет Дыбенко.

Дыбенко. Граждане, я обращаюсь к истинным представителям пролетариата, которые сами до предложения гражданина Чернова, который предложил почтить память всех тех, которые пали в промежуток революции, – мы, товарищи, все матросы Балтийского флота, которые первые подняли знамя восстания, пролетарской революции, которые погибали на баррикадах, которые погибали в волнах Балтийского моря и призывали к восстанию весь пролетариат, в тот момент, когда из одного лагеря с Черновым и подобным им г. Керенским присылали нам проклятия, мы посылаем тем проклятия и заявляем, что тому учреждению, которое ставит нас, матросов, вместе с корниловцами, вместе с Керенским, с Савинковым, Филоненко, мы посылаем проклятия и заявляем, мы признаём только советскую власть; за советскую власть наши штыки, наше оружие, а всё остальное – мы против них, долой их!

Рукоплескания слева.

Голос слева. Да здравствует Балтийский флот!

Председатель. Покорнейше просил бы говорить всё-таки к порядку дня и не нарушать течения собрания заявлениями, не относящимися к тому, что мы сейчас обсуждаем» [189] Всероссийское Учредительное собрание. Документы и материалы. М.; Л., 1930. С. 32–33. .

Образец ораторского стиля и логики народного комиссара Дыбенко. Бессвязные выкрики, наполненные проклятиями и враньём. (Кто погибал на баррикадах? На каких баррикадах? Кто делал это в волнах Балтийского моря? Уж, во всяком случае, не Дыбенко.) Под крышей, за столом, в зале – это не годится и только «нарушает течение собрания». Но на улице, на митинге, перед вооружённой массой нелепые слова обретают страшную действенную силу.