Анджей Иконников-Галицкий - Сожженные революцией

Но эти беды не были ещё ведомы Александре Коллонтай, когда она впервые осознала невозможность жизни в таких условиях. В её социальной среде – образованной и обеспеченной, составлявшей, правда, лишь 1–2 процента населения страны – материнство и детство были сравнительно неплохо обустроены. Платой за благополучие было, однако, отсутствие свободы жизненного выбора. Хозяйка при муже, мать при детях – вот две допустимые женские роли. Всё остальное, всякое проявление свободы, самостоятельности в общественной деятельности, в образе мыслей, в любви, – осмеивается или осуждается. Женщина в обеспеченной семье – чижик в клетке. Первым следствием пережитого Александрой перелома становится её уход из семьи.

Странность, кажущаяся необъяснимость этого поступка заключалась в том, что поперечная Александра вовсе не разлюбила мужа, не бросила сына. И с мужем, и с сыном у неё сохранялись тёплые, даже нежные отношения. В 1914 году в письме к сыну она с негодованием пишет о каких-то недоброжелателях старшего Коллонтая (к тому времени уже генерала): «Папина честность и благородство им – бельмо в глазу». В 1917 году, перед возвращением в охваченную революционной горячкой Россию, беспокоится о здоровье Владимира Людвиговича, с которым за год до этого наконец официально оформила развод. Впоследствии, после его смерти (он умер в том же 1917 году), она возьмёт на себя заботу о его второй жене Марии Ипатьевне, устроит её секретаршей в полпредство СССР в Норвегии, поможет выйти замуж за норвежца и навсегда остаться в этой благополучной стране. О сыне Михаиле будет заботиться до самой своей смерти. Его тоже устроит на хорошую работу: в наркомат внешней торговли. Её уход из семьи в 1898 году был подобен уходу праведницы в монастырь: не от скуки и не за лучшей долей, а по великому призванию, которому невозможно сопротивляться.

Тут я должен разочаровать читателя, по крайней мере, того, который ждёт рассказа о бурных романах поборницы «свободной любви». Дело в том, что рассказывать-то особенно нечего. Конечно, после странного полурасставания с мужем у неё были влюблённости и связи. Не больше, впрочем, и не меньше, чем у всякой самостоятельной женщины, не лишённой темперамента и привлекательности. Надо сказать, что Александра Михайловна никогда – ни в письмах, ни в дневниках, ни в мемуарах, ни в частных разговорах – не распространялась на эту тему. Копаться в её отношениях с мужчинами бестактно и неинтересно. Исключение составляет история её «коммунистического брака» с Павлом Дыбенко, ставшая неотъемлемой частью русской революционной эпопеи. Об этом речь впереди.

Кое-как объяснившись с отцом и с мужем, она уезжает в Европу – учиться. В Цюрихе слушает лекции профессора Гергхера, специалиста по рабочему вопросу, марксиста с бернштейнианским уклоном. Потом едет в Англию, знакомится и спорит с вождями тред-юнионистского движения. Вернувшись в 1899 году в Россию, общается и конфликтует со столпами русского марксизма. В это же время в леворадикальной печати появляются её статьи на социально-экономические темы. В 1901–1903 годах – опять по Европам: Германия, Франция, Швейцария, Бельгия… Знакомства среди высшей элиты социал-демократии: Карл Каутский, супруги Лафарг, Плеханов. Постепенно она проникается утопической уверенностью: изменить женскую долю к лучшему можно только в социалистическом обществе, где каждый каждому – друг, товарищ и брат, где государство, утратив функции насилия и принуждения, сохранится лишь как инструмент всеобщей взаимопомощи. Об этом пишет статьи и книги, которые приносят ей известность в кругу социалистов. Вернувшись в Петербург, ведёт пропаганду равенства и братства в воскресной школе для рабочих и работниц за Невской Заставой.

1905 год. 9 января. Кровавое воскресенье. Вместе со своими рабочими Коллонтай участвует в роковом шествии, расстрелянном солдатами и растоптанном казаками. В этот же день в России начинается революция. Александра со всей страстью бросается в революционное море. В апреле 1905 года в качестве представительницы социал-демократии выступает на первом в России общеженском митинге в зале Тенишевского училища. В октябре включается в работу Петербургского совета рабочих депутатов. На первом его заседании в стенах Технологического института знакомится с Троцким. Ведёт агитацию на фабриках и заводах. Создаёт женские рабочие организации. Заседает в Петербургском комитете РСДРП, не примыкая ни к большевикам, ни к меньшевикам, гнёт свою линию. Ещё одно знакомство этого времени – Ленин (до этого знали друг друга заочно, по печатным работам). В 1906 году редактирует «Рабочий ежегодник» (вышел только один номер) со статьями Луначарского, Мартова и других. Едет в Германию, в Мангейм, на конференцию германской социал-демократической партии; в следующем году – в Штутгарт на международную конференцию женщин-социалисток. Пытается, правда, безуспешно, создать женскую организацию в составе РСДРП. В Петербурге, на Лиговке, организует «Общество взаимопомощи работниц» – нечто вроде женского политического клуба. Борется с буржуазными «равноправками» (русская версия тогдашнего феминизма). Участвует в подготовке Всероссийского женского съезда. Пишет статьи о женском вопросе. Перечислить всё, чем она успевает заниматься в эти три бурных года, – невозможно. Но революционный вихрь затихает. Коллонтай грозит арест. Она переходит на нелегальное положение. 13 декабря 1908 года, так и не произнеся заготовленный для женского съезда доклад, по поддельным документам она уезжает за границу.

Восемь лет эмиграции наполнены переездами из страны в страну, писанием статей и книг, участием во всевозможных конференциях и конгрессах социалистов, новыми знакомствами (Клара Цеткин, Карл Либкнехт), увлечениями и ссорами. Поперечный характер сказывается и тут: дружба с немецкими социал-демократами переходит в конфликт из-за нелицеприятных высказываний о них в её книге «По рабочей Европе» и заканчивается полным разрывом в первые недели мировой войны. С русскими эмигрантами – большевиками и меньшевиками – тоже сложные отношения. Начавшаяся мировая война сближает её с большевиками. Как и Ленин, Коллонтай не приемлет социал-патриотизма и оборончества. Она убеждена: империалистическая бойня – пролог социальной революции.

И вот – началось: март 1917 года, в России свергнута монархия! Эта весть застаёт Александру Михайловну в Норвегии. 5 марта – известие о политической амнистии. Получив от шведских властей разрешение на транзитный проезд, Коллонтай отправляется на родину. 19 марта она уже в бушующем Петрограде.

Гигантские социальные потрясения, мятежи, революции, смуты несут страх и гибель обыкновенным смертным. Но есть категория людей – тех самых, поперечных, – которые только в таких смертоносных вихрях могут окончательно состояться, обрести себя. Таковы Ленин и Троцкий, Железняков и Савинков, Дыбенко и Коллонтай… Их можно осуждать и ненавидеть, но без них немыслим исторический процесс. Кто бы помнил сегодня о нашей героине, если бы не 1917 год? Десяток-другой узких специалистов, историков и социологов. Но грянула буря – и Александра Михайловна оказалась на гребне всесокрушающей революционной волны.