Анджей Иконников-Галицкий - Сожженные революцией

А вот и интересующее нас лицо, вернее, мордашка. Полуторагодовалая девочка в беленьком платьице с кружавчиками сидит на мягком диванчике. Круглая лобастая голова. Ротик приоткрыт, глазёнки смотрят вдаль с удивлением и испугом. В ручонках – цветочки.

Этого же лица следующее фото. Персоне уже лет восемь-девять. Короткое светленькое платьице, большой бант в волосах, ботиночки со шнуровкой у щиколоток. Взгляд серьёзный. Рядом – ещё одно существо поменьше, в матроске и смешной шляпе. Младший братец.

Старший брат, четырнадцатилетний кадет в чёрном мундирчике, в фуражечке, – тоже где-то тут, выступает из мглы старинных фотоснимков.

А вот перед нами гимназистка старшего класса, девушка лет семнадцати. Стоит, легко опершись локтем на подставочку. Тёмное платье, широкий белый фартук, белый же ворот, покрывающий плечи. Большой белоснежный бант на шее. Голова поднята прямо и гордо, взгляд победительный, лицо чистое, носик чуть вздёрнут. Волосы зачёсаны назад и собраны в тяжёлый узел на затылке. Общее ощущение устремлённости в даль, в неведомое, но светлое будущее. Фотография сделана, как видно, перед самой революцией. А может быть, в начале революции.

Примерно этим же временем можно датировать и воображаемый альбом гимназистки Н., нашей героини. Такие альбомы были у всех гимназисток.

Посмотрим.

Страницы из альбома Нины Н-вой, гимназистки старшего класса.

Меж половин форзаца вложена фотокарточка: девушка в гимназическом платье и фартуке. Лицо чистое, неприметное. Такое же лицо – у сотен гимназисток на сотнях фотокарточек. Белоснежный воротничок. Волосы гладко прибраны. Внизу под фотографией надпись:

Пусть светлое чистое счастье будет вечным спутником в твоей жизни.

Дорогой Нине от Лизы К.

На первой странице мастерски нарисована гуашью роза и летящая к ней пчела. Рядом написано (почерк крупный, с завитушками):

Витиеватая подпись: Н. Кондр…

На следующей странице нарисовано сердце, оплетённое миртовыми веточками, и четыре стрелы, направленные к нему с четырёх сторон. Карандашом начертано:

На соседней странице:

Подпись: В. Ч-ков.

Через несколько страниц. Карандашом нарисована опять-таки роза. Рядом:

На обороте:

Если жизнь тебя обманет…

(И далее по Пушкину.)

Еще через пару страничек (орфография сохранена):

Славной Ниночке!

Человеку ни нужно загадывать о том, что будет после этой жизни, а в этой жизни старатся поступать по той воле. Пославшую нас, которую мы знаим в своем Разуме и Сердце. (Гр. Л. Толстой.)

Подпись витиевато неразборчива.

После сих нравоучений и пафосных слов – шутка в рамочке с аккуратно нарисованными ленточками, веточками и виньеточками:

Подпись неразборчива.

На других страничках – акварельки и рисунки цветов, сердец и факелов, избушек под снегом, девичьих лиц; в одном месте – даже неплохо нарисован гладиатор, собирающийся прикончить поверженного соперника. Стихи и проза, с ошибками, набор классический. «Уноси моё сердце в звенящую даль» Фета, «Друг мой, брат мой» и «Умерла моя муза…» Надсона, «Светло-пушистая снежинка белая…» Бальмонта… Лермонтов, Пушкин, Толстой…

Вдруг – и неожиданно – Блок:

К чему бы это?

Запись на последней странице:

И опять неразборчивая подпись с завитушками.

Из всего просмотренного материала можем сделать выводы.

Нина родилась в семье армейского офицера. Детство её проходило в провинциальных городах, куда служба забрасывала её отца. Со временем семейство обосновалось в более или менее приличном гарнизоне, в губернском городе, где была, по крайней мере, гимназия. Может быть, даже и в Петербурге, что, однако, маловероятно.

Выделялась ли Нина в гимназии хоть чем-нибудь среди стандартных подруг? Пожалуй, да. Она была не особенно хороша собой: высоковата, худощава, лицо скуластое и какое-то заострённое, взгляд исподлобья, пытливый. По крайней мере, таким мыслится нам её облик лет в семнадцать. В ней, однако, ощущалась энергия, деятельная сила формирующейся личности. Про таких всегда интересно: что состоится в их будущем?

Не о ней ли записал в своём дневнике гимназический учитель словесности:

«…Девица весьма неглупая, но крайне самолюбивая и стремящаяся постоянно чем-нибудь уязвить учителя… Сегодня при входе моём в класс начала стонать, что все эти занятия ей надоели (на уроках она обыкновенно зевает с самым демонстративным видом), что нет никакой пищи для души…»

«…Взявшись писать о марксизме, она написала о нём всякие нелепости… Прочитав мои замечания, изорвала свою тетрадь в клочки» [232] Шубкин Н. Ф . Повседневная жизнь старой русской гимназии: из дневника словесника Н. Ф. Шубкина за 1911–1915 годы. СПб., 1998. URL: http://litlife.club/br/?b=272709&p=11; 19. .

Конечно, были постоянные пикировки с этим учителем… И чуть-чуть даже влюблённость в него… И стихи…

Но последние классы гимназической жизни прошли под музыку всё менее нежную, всё ощутимее тревожную.

Война.

Поначалу война не сильно изменила повседневное бытие взрослеющей школьницы, да и вообще апокалиптические военные трубы едва слышались в губернском городе. Но вот проводили на фронт отца. Старший брат – ещё юнкер в училище в Москве. Надеялись: война закончится раньше, чем его произведут в офицеры. Однако ж весной 1915 года пришла очередь: погоны подпоручика, неделю на прощальный визит к родным – и эшелон на запад… Объятия и слёзы на вокзале… А у Нины далее – уроки в гимназии, переход в предпоследний седьмой класс, ежевечерняя скука под керосиновой лампой, стареющее лицо матери, на котором залегла, как пехота под пулемётами, неотступающая тревога. Чтение газет и каждодневный трепет при этом: нет ли родного имени в списках награждённых Георгием… Нет ли в списках убитых…