Дмитрий Харламов - Сказание о верном друге. Тайна седого тугая

За многословием Радик пытался скрыть свое беспокойство.

— Нет. Захоронка — это что-то другое.

— А может, это такой клад? Драгоценные сабли, кинжалы. Вот бы нам первым найти!

— Первым! Михаил Никитич эти места знает, как свой сад. Давай завтра у Серафима обо всем расспросим.

— Что ты! — Радик замахал руками. — Разве секреты спрашивают? Их разгадывают!

— А Михаил Никитич ух как злился и кричал на нашего: «Ассаныч, Ассаныч!»

— Его не испугаешь. Серафим знаешь какой? У него орденов пять штук, а медалей… тридцать, наверное.

— Враки, тридцать на груди не поместится…

— А он их по очереди надевает: Первого мая — одни, Седьмого ноября — другие… В День Победы — все, сколько поместится.

Пулат с облегчением почувствовал, что за разговором с Радькой притупилось гнетущее чувство страха и ощущение тоскливого одиночества. Вот они вдвоем с товарищем, и сразу стало немного легче на душе. Разгадать тайну самим — это здорово!

Пулату захотелось сказать ему что-нибудь хорошее, но он не мог придумать ничего сто́ящего.

— Давай жить дружно, как братья, хоп? [6] Хоп (узб.) — ладно.

— Ага, — согласился Радик.

— Станем дежурить ночью? По очереди. На всякий случай. Как шум услышим, фонариком посветим, а при опасности Серафима разбудим, хоп?

— Ага.

Мальчики замолчали, прислушиваясь к тревожным и загадочным голосам ночи.

И снова раздался тоскливый и протяжный вопль. Пулат схватил Радика за руку.

— Завтра Серафима спросим, — как можно спокойнее сказал Радик, — кто это так кричит? А теперь ты спи, я подежурю.

— Нет, ты спи, мне еще дневник писать.

Пулат неуютно чувствовал себя в темноте тугая с его угрожающими звуками за тонкой марлевой стенкой накомарника. Сейчас предстоящее путешествие опять не казалось таким радостным, как днем. Не следит ли кто-нибудь за ними из темноты?

Кто знает, может быть, в эту первую ночь в тугае Пулат снова пожалел о поездке? Только разве признается он в этом!

Гордость побеждает робость. Вот в такие, наверное, моменты мальчик крепнет духом и перерождается в мужчину.

Заставив себя успокоиться, Пулат при свете фонарика сделал дневниковые записи и принял неудобную позу, чтобы случайно не заснуть на дежурстве.

— Подъем! Ну и путешественники! Завтрак разогрет, чай кипит, солнце давно встало, а они дрыхнут. Ну-ка в воду быстро! И чтоб через десять минут были у достархана! [7] Достархан (узб.) — скатерть.

Серафим Александрович уже побрит. Походная скатерть — цветная клеенка — расстелена, крупными ломтями наломана лепешка, влажной аппетитной горкой лежат помидоры и огурцы, дымится уха.

Поеживаясь со сна, мальчики полезли в теплую зеленоватую отстоявшуюся воду затона [8] Затон — залив, непроточная часть старого русла. .

Что за прелесть купание в утренний час! Косые лучи солнца пробиваются сквозь листву. Капли воды вспыхивают разноцветными огоньками. От свежего утреннего ветерка на мокром теле гусиная кожа, а в воде тепло. Страшно выскакивать, да надо. Серафим Александрович торопит: уха стынет.

— Считаю своим долгом известить вас, милорды, что мы пересекли границу Узбекистана и в настоящий момент находимся в Казахстане. Имеются ли соответствующие визы в ваших паспортах?

Ребята весело рассмеялись. Ночные страхи рассеялись с восходом солнца.

Прихлебывая из кружки горячий зеленый чай, Серафим Александрович приглядывается к мальчикам.

Хорошие ребята! Пулат серьезный, вдумчивый, Радик — взбалмошный, непоседливый. Сивый вихор на макушке даже после купания. Хлопотно с ними! Дикая река. Ну случится беда! Но интересно уже сейчас угадывать черты будущих характеров, веселее жить рядом с юностью.

Жизнь не баловала его. Не осталось в живых своих детей, от этого, быть может, тянет его к чужим…

Преподает виноградарство в сельхозинституте и любовно уже двадцать лет взращивает десять лоз на крохотном участке земли вокруг своего дома. Эти лозы — его лаборатория. Сколько радости приносят они ему!

Редко кто может пройти равнодушно мимо легкого заборчика, не взглянув на матовые грозди, которые висят в солнечно-зеленом полумраке беседки вплотную друг к другу. Вот фиолетово-чернильная «Победа», а там, налево от крыльца, изумрудом поблескивает баянширей. В дальнем углу тяжелыми монолитными гроздьями чернеет кишмиш. Вдоль забора в лучах солнца переливаются розовыми соками хусайнэ и мускат.

И всегда нарядна лоза, празднична. И ранней весной, когда буйные нежно-зеленые побеги прямо на глазах тянутся к яркому солнцу, усиками цепко хватаются за перекладины беседки, и в мае, в пору опьяняющего цветения, и в летнюю жару, когда плотные листья сдерживают жгучий солнечный поток и пропускают лишь радующий глаз зеленый полумрак, прохладный и успокаивающий.

А осень с веселыми заботами по сбору урожая!

И потом до первых ночных заморозков хранит лоза покой и тишину, чтобы отдохнул виноградарь от забот, радует его пестротой листьев. И вдруг в одну ночь сбрасывает их.

Бессильно-прозрачные осенние лучи солнца врываются в беседку, куда раньше их не пускала плотная зелень, и запоздало расцвечивают, разукрашивают яркими красками шуршащий ковер из листьев, и жесткие осенние цветы под окнами дома, и ставни, которые раньше выглядели серыми, а оказались голубыми.

Как по волшебству, открывается бездонное синее небо, до сих пор скрытое от глаз, бесшумно плывет в синеве осенний пух и шелковые нити паутины.

Отпуск проводил Серафим Александрович на природе в Средней Азии. Другого отдыха не признавал. Бывали они с женой на высокогорном озере Сары-Чилек, исплавали всю Сырдарью от места слияния Карадарьи с Нарыном до ее низовий у Аральского моря. Охотился и на Дальверзинских озерах, и на озерах Ашикуль и Сомовом, рыбачил на Беговатских порогах.

Теперь жена отказалась от дальних путешествий: седьмой десяток пошел. А его все манит на вольный воздух, еще хочется заразить своей страстью других, вот хотя бы этих ребят…

— Заканчивайте завтрак, пора собираться.

С грохотом собрали мальчики алюминиевую посуду и побежали к воде.

— Гляди! — Радик показал пальцем на цепочку собачьих следов на сыром песке.

— Неужели шакалы… и так близко! — ужаснулся Пулат.

— Ребята, не попадался вам мой сапог? — услышали они голос Серафима Александровича. — Один здесь, а второй исчез. Ведь я их палаткой прикрыл. Неужели шакалы? Это проклятое племя имеет такую привычку.