Анатолий Иванов - История петербургских особняков. Дома и люди

С этой целью он оповестил в «Санкт-Петербургских ведомостях» за 1739 год всех заинтересованных лиц: «В набережной верхней каменной линии, подле двора покойного Генерала Князя Шаховского, не отделаны еще набережные палаты детей умершего Камергера Господина Чевкина, чего ради сим объявляется, ежели кто желает оные палаты отделать и покрыть черепицею, также и на дворе построить… каменные сараи, конюшню и прочее; за то строение заживать погодно, по чему будет договоренность, то оные охотники могут о том договариваться с Асессором Камор-конторы господином Нероновым».

Таковым охотником оказался некий «обер-цалмейстер», иными словами – старший казначей Симонов; к нему в 1740-х годах и перешел участок. Надо сказать, что фасад дома на Неву имел довольно курьезный вид: в три (!) неравномерно расположенных окна, с высоким крыльцом с правой стороны, он чем-то напоминал трезиниевские «мазанки» и смотрелся особенно архаично рядом с внушительными палатами генерала А. И. Ушакова, принадлежавшими уже к другой архитектурной эпохе. Таким (или почти таким) он и оставался до середины 1790-х годов, когда очередной владелец участка премьер-майор О. В. Троепольский перестроил его в соответствии с новыми вкусами.

При сравнении картины Б. Патерсена 1793 года, изображающей Дворцовую набережную, с его же раскрашенной гравюрой, сделанной шесть лет спустя, хорошо видны изменения, произошедшие с домом за это время. На картине он почти такой же, как на чертеже 1740-х годов, только исчезло высокое крыльцо да правое нижнее окно увеличено до размеров двери; на гравюре флигель, выходящий на набережную, имеет уже пять окон, а над дверью появляется небольшой балкон. Тогда же, скорее всего, и фасад на Миллионную обрел наружный облик в формах строгого классицизма, близкий к нынешнему.

В середине 1770-х годов дом перешел к библиотекарю Екатерины II, некогда знаменитому «пииту» Василию Петровичу Петрову (1736–1799); его даже величали «вторым Ломоносовым». Сын бедного священника, он провел детство и юность в тяжелой нужде, с трудом поступил в Славяно-греко-латинскую академию, а затем преподавал в ней. В 1762 году Петров создал свое первое произведение – оду, посвященную описанию коронационных торжеств. Ода понравилась императрице, и она пообещала «не забыть» автора. Однако вряд ли Василий Петрович дождался бы исполнения сего туманного обещания, не случись в его жизни несколькими годами ранее встречи и последующей дружбы с Григорием Потемкиным – в ту пору никому не известным студентом Московского университета. Войдя в силу, тот рекомендовал своего друга государыне, и Петрова определили вначале переводчиком при кабинете, а в 1777 году, по возвращении из заграничной командировки, – придворным библиотекарем.

Все эти годы он неустанно пишет оды, послания и лирические стихотворения, принесшие ему славу если не у потомков, то, по крайней мере, у современников. Не обошли его стороной и земные блага: он получил дворянство, богатые поместья, пожизненную пенсию. Многим Василий Петрович обязан покровительству своего могущественного друга, которого он искренне любил и от души им восхищался.

Конечно, бо́льшая часть писаний В. П. Петрова безнадежно устарела и по справедливости забыта, но нельзя не согласиться с Державиным, когда он в доказательство несомненного лирического дарования поэта приводит в своих «Записках» строки из его стихов по случаю рождения дочери, обращенные к жене:

Как зеленая трава между булыжниками, пробивается здесь неподдельное чувство.

Выйдя в 1780 году в отставку по причине «болезненных припадков», В. П. Петров переселился в свои имения, но петербургский дом оставил за собой, хотя бывал в нем лишь наездами. Только после смерти Г. А. Потемкина, в 1791 году, оплакав его кончину в написанной по этому поводу элегии, где он, по выражению Державина, «истощил все красоты поэзии и ораторского искусства», Василий Петрович решил окончательно расстаться со столицей и продал участок уже упомянутому Осипу Васильевичу Троепольскому.

Перестроив дом, новый владелец поселился в заднем флигеле, а выходивший на набережную стал сдавать в аренду Медико-филантропическому комитету, оказывавшему бесплатную врачебную помощь беднейшим жителям Петербурга, «как в собственной своей квартире, так и в домах, куда они (то есть доктора. – А. И.) потребуются».

В 1811 году бывший дом Троепольского перешел в собственность генерал-адъютанта графа А. П. Ожаровского, пожелавшего, как сказано в архивном документе, «переменить вид дому и выкрасить светло-серой краской». Трудно сказать, в чем именно состояли эти изменения, – первый архитектурный чертеж по данному участку относится уже к 1839 году, но, судя по всему, они были незначительны. Скорее всего, речь шла о каких-то деталях наружной отделки.

А. П. Ожаровский

Адам Петрович Ожаровский (1776–1855), владевший домом более четверти века, заслуживает того, чтобы поговорить о нем подробнее. Он был потомком старинного польского рода, известного уже в XV веке; отец его, великий коронный гетман, в 1794 году принял смерть от варшавских повстанцев за верность русскому престолу. Император Павел пожаловал вдове гетмана и ее детям 1000 душ в Гродненской губернии и обратил свое благосклонное внимание на молодого графа. Это дало юноше возможность поступить на службу в привилегированный Конногвардейский полк.

При Павле служба Ожаровского протекала неровно, – очевидно, уже тогда он начал давать волю своему горячему и беспокойному нраву, за что однажды подвергся наказанию. В приказе указывалась его вина: «Подпоручик Конной гвардии граф Ожаровский за вторичные предерзости и забвение всех должностей исключается из службы с лишением чинов и посажением в крепость».

Впрочем, на другой же день последовало прощение, и строптивец возвратился в полк. После этого случая он поутих и стал вести себя с начальством сдержаннее, что благоприятно отразилось на его карьере. Поднимаясь со ступеньки на ступеньку, Ожаровский в 1802 году дослуживается до полковника, а тремя годами позже под Аустерлицем, проявив незаурядную отвагу, захватывает французское знамя, за что награждается боевым орденом Святого Георгия 4-й степени.

В 1807 году граф подтверждает свою репутацию беззаветного храбреца и удостаивается очередной высокой награды – ордена Святого Георгия 3-й степени; одновременно он получает генеральский чин с назначением в генерал-адъютанты.