Кассия Сен-Клер - Золотая нить. Как ткань изменила историю [litres]

Консервативные римляне были обеспокоены тем, что подобные роскошные одеяния подорвут воинственный дух, который создал их империю и ее благосостояние. Это напоминает надежду, которую питали китайцы, пытаясь с помощью шелка ослабить угрозу от хунну. Эти опасения нашли свое отражения в таком отрывке из Плиния:

«Теперь даже мужи носят шелковые одеяния летом из-за их легкости и не испытывают стыда. Когда-то мы носили кожаные кирасы, но наша мода стала такой странной, что даже тога теперь считается излишне тяжелой. И все же до сих пор мы оставляли ассирийские шелковые платья женщинам» [160] Arbiter, chap. 32; Suetonius, p. 495; quoted in McLaughlin, p. 149. .

Римляне были не единственными, кто видел семена разрушения в роскоши, прибывавшей по Шелковому пути. В 1900 г., когда Аурель Стейн начал исследовать пустыню Гоби в поисках исчезнувшего города Дандан-Ойлик, местный житель предупредил его, что не стоит слишком стараться. Город по-прежнему на своем месте, сказал мужчина Стейну, и он действительно полон сокровищ. Золото и серебро толстым слоем лежат между отполированными песком камнями. Проблема в том, что все это заколдовано. На протяжении веков многие прибывали сюда с караванами, надеясь увезти отсюда состояние. Каждый из них грузил на верблюдов столько, сколько мог, да так, что мулы и верблюды стонали от тяжести, но, как только они пытались уехать, у них ничего не получалось. Каждая попытка выбраться из пустыни приводила караваны обратно к мертвым садам и разрушенным стенам Дандан-Ойлика, пока последние из людей и животных не падали от усталости. Единственный способ избежать проклятия, если верить этой легенде, – выложить все до последнего драгоценного камня и слитка, покинуть город с пустыми руками, уйдя с чем пришел [161] Walker, pp. 102–103. .

Однажды осенью 1879 г. два мальчика-подростка все-таки не устояли перед искушением. Всю свою жизнь они жили в Норвегии на отцовской ферме в Сандефьорде, тихой прибрежной области в 100 км к югу от Осло. В окрестностях им был знаком каждый дюйм, но их интерес давно вызывал участок на одном из полей. Kongshaugen , или Королевский холм, как его называли местные жители, имел тогда в диаметре около сорока пяти метров и метров пять в высоту. (Судя по всему, он осел за столетия пахоты.) Согласно легенде, Королевский холм хранит сокровища или, по крайней мере, когда-то их хранил. Мальчики вооружились лопатами и начали копать [163] «When the Gokstad Ship Was Found»; «A Norse-Viking Ship». .

Холм и в самом деле оказался полон сокровищ, но только не тех, на какие они рассчитывали. Под слоями глинистой почвы лежали толстые деревянные доски большого и очень древнего корабля. Когда новость об этом открытии достигла Университета Осло, собиратели древностей захватили место раскопок. После тщательной очистки корпуса перед ними предстали остатки огромной ладьи викингов – драккара.

Гокстадский корабль был построен примерно в 850 г., и после десяти или пятнадцати лет в море его вытащили на сушу, так как ему предстояло сыграть центральную роль в пышном погребении. Внутри его была построена погребальная комната, обитая березовой корой. На кровати лежало тело высокого мужчины средних лет, мощного телосложения, который, хотя и страдал от артрита или подагры, умер насильственной смертью, вероятно в бою. Некоторые из его костей и многие из сокровищ, которые были сложены вокруг тела, были давно украдены гробокопателями. Они определенно знали, что искали, так как лаз, прокопанный с одной стороны холма, вел прямо в погребальную комнату. Грабители не взяли кости двенадцати лошадей, шести собак и павлина, которые лежали вокруг тела [164] Hogan; Magnusson, p. 36. .

В обычных условиях корпус ладьи сгнил бы еще несколько столетий назад. Секрет долголетия Гокстадского корабля заключался в субстанции, которая его покрывала. Как только тело короля и его имущество было захоронено, поверх был нанесен слой голубой глины, ставший мощным консервантом, словно марципан на фруктовом пироге. Ладья, выставленная теперь в Музее драккаров в Осло, имеет в длину 23 м, в ширину 5,25 м и около 2 м глубины от планшира посередине судна до дня киля [165] Сам киль вырезан из цельного куска дуба. .

Эту ладью назвали самым красивым из всех построенных драккаров, и в самом деле есть на что посмотреть. У нее изящные, почти скульптурные очертания. За столетия, проведенные под землей, плавные линии деревянных досок потемнели, поэтому теперь кажутся будто обугленными. Они на удивление тонкие, поэтому ладья была легкой и подвижной. Обычно это не те качества, которых ожидают от корабля, но в данном случае это было сделано явно намеренно. Корпус весит всего семь тонн. С каждого борта по шестнадцать весельных отверстий (то есть команда состояла из тридцати двух мускулистых гребцов). Изначально этот драккар имел крепкую сосновую мачту, чтобы парус помогал ладье двигаться вперед. Внутри Гокстадского корабля были найдены обрывки белой и красной ткани саржевого переплетения. Это все, что осталось от шерстяного паруса [166] Magnusson, p. 37; Correspondent, p. 4. .

Корабли были неотъемлемой частью жизни викингов. Особое значение придавалось их использованию в погребальных ритуалах. Многие ладьи закапывали в землю. Вероятно, считалось, что на них умершие поплывут в загробную жизнь. В Борре, к западу от Осло-фьорда, откуда все еще видно море, можно разглядеть семь холмов и одну пирамиду из камней. В древности их было намного больше. Другие ладьи использовались в погребальных кострах. Ибн-Фадлан, путешественник XII в., был поражен руссами. (Он называл их «идеальными физическими экземплярами, высокими, как финиковые пальмы, белокурыми и румяными».) Он оставил впечатляющее описание церемонии кремации в «Записках» («Рисале»), отчете о его странствиях. Как только тело умершего оказывалось в трюме корабля, приводили одну из рабынь умершего. И, сообразно страшному ритуалу, только наполовину понятому Фадланом, ее насиловали слуги умершего, потом закалывали кинжалом и укладывали рядом с хозяином. После этого весь залитый кровью корабль поджигали. «Пламя охватывало погребальный костер, потом корабль, потом шатер, потом мужчину, и девушку, и все то, что было в ладье» [167] Magnusson, p. 44; quoted in Jesch, Women in the Viking Age , pp. 119–123. .