Тигрис Рафаэль - Тигран Великий

Однако никто не собирался спать. Гайк принялся разводить краски, а его товарищ опять подошёл к рукописи лекаря Соломона.

– Ночь нынче долгая. В ожидании ответа давайте прочтём этот манускрипт, – предложил Ананий и обратился к братьям, – не сочтите за труд, начните.

– С превеликим удовольствием. Будем читать по очереди до тех пор, пока нас не сморит сон. Договорились?

– Договорились, – согласился Ананий.

Дождь барабанил за окном, таинственно светились лампады. Ананий уселся в кресле, художник творил в углу комнаты, а братья начали читать воспоминания своего отца, попеременно сменяя друг друга.

Воспоминания лекаря Соломона

Так уж устроен человек, что когда он молод, то про старость не задумывается, а когда срок, отпущенный ему свыше, подходит к концу, начинает с тоской вспоминать прожитые годы. Он заново переживает и оценивает прошлое. Итогом сих размышлений является то, что люди именуют «мудростью старца». Воспоминания, хранящиеся в сердце, – вот богатство, которым он ещё способен себя утешить на склоне лет, и отнять их сможет только смерть.

Всю жизнь моим ремеслом было врачевание, но сейчас во мне проснулся дар рассказчика, а вместе с этим непреодолимое желание передать потомкам летопись моей жизни. Ибо история, рассказанная очевидцем, является более достоверной, чем та, которую нам преподносят летописцы с богатым воображением, лишь понаслышке ведающие о событиях давних лет и потому дающие им неверные толкования.

Для того чтобы увековечить воспоминания на пергаменте, я нанял умелого писаря, ибо сам я уже настолько стар, что способен лишь медленно диктовать мысли. И вот из-под скрипучего пера мастера стала рождаться моя книга.

Книга – величайшее открытие рода людского: благодаря ей я смог получить знания, которые возвысили меня над остальными, сделали богаче как духовно так и материально. Я с удовольствием созерцал, как ложатся на пергамент мои воспоминания, увековечиваясь тем самым навсегда. Пройдут столетия, тысячи лет, время превратит в прах любую материю, разрушит самые прочные памятники и надгробья, но мысль человека останется нетленной, ибо будет жить в душах потомков. А сохраниться она благодаря богатству ума автора и трудолюбию писаря, обессмертившего труд в рукописи.

Однако не только праздная любовь к слогу заставила меня взяться за перо. Я, наконец, решился исполнить последнюю волю Великого человека. Человека, который возвысил меня, превратив из безвестного юноши в знатную персону, облачённую властью и богатством, приблизив к себе настолько, как это сделал бы его родитель. Теперь, когда я уже пережил его, когда с высоты прожитых лет многое осознал, то имею полное право запечатлеть навеки свои воспоминания.

Волею судьбы мне пришлось испытать то, чего прочим не доводилось увидеть даже во сне. Именно мне выпала честь ещё с юных лет путешествовать в дальние страны, общаться с царями, побывать во многих переделках и пережить, увы, неоднократно несчастную любовь. А преодолеть жизненные преграды мне помогли качества, привитые ещё с детства.

Во-первых – тяга к справедливости: этого основного принципа я придерживался всегда и стремился добиться того же у окружавших меня людей.

Во-вторых – преданность тем, кто мне близок и дорог. И хотя были случаи, когда я мог в угоду себе пренебречь этим принципом, однако не сделал этого.

Наконец, смелость и находчивость, проявленные мною в трудных ситуациях, помогли благополучно миновать смертельную опасность.

Теперь, после стольких лет, когда я пережил многое и многих, могу заявить, что моя совесть чиста и это даёт мне возможность без утайки рассказать обо всём. Начну повествование с тех, кто породил меня на свет.

Мой отец был итурейцем . Это племя неуправляемых, склонных к разбою арабских кочевников занимало территорию от долины Бека до берегов Внутреннего моря. Среди них было много храбрых воинов и искусных лучников, занимавшихся в мирное время скотоводством. Отец пригонял в Иерусалим на продажу отары овец, и однажды, повстречав мою матушку, шестнадцатилетнюю красавицу из зажиточной иудейской семьи, без ума влюбился. Моя мать даже не подозревала, с каким восторгом наблюдал за нею ладный арабский юноша, восседающий на белоснежном скакуне.

Иудеи всю жизнь борются за чистоту собственной крови, и если юноша может привести в дом жену из чужеродного племени, то выдать замуж красавицу-иудейку за кочевника-араба было практически невозможно. Если девушка осмеливалась ослушаться родителей – её проклинали навечно.

Понимая, что ему никогда не уговорить родителей своей возлюбленной, отец решился на отчаянный поступок. Улучшив минуту, когда в доме не было мужчин, он проник туда, похитил юную прелестницу и исчез на бескрайних просторах Палестины. С этого момента их могла разлучить только смерть.

Мать моя, изрядно погоревав, наконец, смирилась с неизбежным. Её сердце не могло не оттаять от беззаветной любви юноши с томными чёрными глазами, и вскоре они поселились на земле, орошаемой водами реки Иордан. Но родня матери, так и не примирившись с этим браком, навсегда предала её имя забвению.

До моего появления на свет мать родила, одну за другой, две пары близнецов.

Производить на свет за раз по два – особенность нашей семьи. У моего отца были братья близнецы, у детей брата тоже и, как вы потом узнаете, от меня женщины также родили двойняшек. Впоследствии, как врач, я задумывался над этим и понял, что сия благодать даруема сверху, Богами. Им виднее, кто и от кого должен родить побольше, ибо именно Боги регулируют род людской.

Итак, в то время когда появился я – пятый сын – четверо моих братьев были уже достаточно взрослыми. Мать настояла на том, чтобы мне дали иудейское имя – Соломон и очень сердилась, когда отец переиначивал его на арабский лад – Согомон.

Как всех маленьких в семье меня любили и баловали и, хотя я уже достаточно подрос, ни родители, ни братья не спешили загружать меня работой. Но больше всего радости я доставлял матушке. Именно от матери я перенял те способности, благодаря которым в дальнейшем смог достичь успеха и славы.

Шли годы. Отец построил дом, а мне исполнилось двенадцать лет.

Век труженика земли короток. Изнуряющий труд под знойным солнцем Палестины сделал своё дело, и в один из дней отец не вернулся домой.

Сердце моё до сих пор хранит память о его тяжёлых натруженных руках, которые за долгие годы настолько сроднились с землёй, что приобрели с ней неизгладимое сходство. Он умер мирно, оставив семье кров и достаток. Четверо сыновей могли достойно продолжить отцовское дело, и вскоре к ним должен был присоединиться я.

После смерти отца мать, у которой и без того было тоскливое лицо, теперь совсем ушла в себя. Казалось, бесконечная грусть навсегда поселилась в её душе.