Дана Перловская - Дочь полка

– Залезайте! – приказала она детям.

Женщина забралась с сыновьями наверх и спряталась за кирпичной стенкой.

Тут в дом ворвались немцы, держа винтовки в руках, они быстро сообразили где спряталась мать с детьми. Анна ещё сильней прижала мальчиков, в её глазах ещё таилась крошечная надежда:

– Нет! – смотрела со слезами на врагов женщина и помотала головой. – Прошу! Не надо! Убейте меня! Делайте что захотите со мной, но не мучайте их!

– Schneller! (Быстрее!) – крикнул солдат, не обращая внимания на мольбы бедной безутешной матери.

Он стянул их на пол. Анна упала на колени, рыдая и всё крепче прижимая сыновей:

– Пожалуйста! Не надо! Они же маленькие!

– Aufstehen! (Встань!). – услышала только в ответ она.

Они поднялись и отправились к выходу. На улице уже были остальные жители Лесково. Оккупанты подгоняли их, толкая в спину винтовками, крича что‑то на своём языке. Потерявшие надежду люди, ничего не понимали. Все сбились в кучку и шли вперёд. Вдруг из‑за угла выбежал Пират: на его шее болталась верёвка, он с лаем вцепился в руку фрицу. Тот, ругаясь на немецком, выстрелил ему в голову. Животное разомкнуло челюсти и упало на землю. В толпе послышался испуганный детский плач. Жителей стали гнать к амбару, где раньше хранилось зерно. Постройка по бокам была обложена сеном. Увидев это, люди стали упираться, кричать и молить о пощаде. Тут восьмилетняя девочка вырвалась из толпы и понеслась в сторону в попытке спастись, но заметившие это фрицы, выстрелили в неё. Маленький ребёнок вскрикнул и упал на землю лицом без признаков жизни. Её мать закрыла трясущимися руками рот, медленно опустилась на колени и закричала во всё горло. Она стала бить себя в грудь, и задыхаясь, повторять: «Доча! Люба! ЛЮБА!» Женщину пытались загнать в амбар, то та продолжая биться в истерике, опустила голову к земле и стала вырывать себе волосы. С ней не стали долго возиться, она приняла смерть таким же путём, как и её ребёнок. Все остальные при виде этого, ещё крепче обняли детей. Наконец немцам удалось загнать всех внутрь. Они заперли их снаружи и подожгли. Люди стали бить по стенкам амбара, толпиться и сбивать в панике друг друга с ног, пока здание стремительно охватывало пламя.

– Ненасытные ублюдки! – стучал кулаком по стене дядя Игорь. – Пусть до конца дней вы будете мучиться также, как мучились мы! Бога с вами нет, как бы вы об этом не голосили! Вас сопровождает дьявол и дьявол вас заберёт! – тут он пошатнулся и упал на спину. – Твари! Ненасытные чудовища! Да чтоб вы все… чтобы вас всех… – тут мужчина стал непрерывно кашлять.

Анна сидела вместе с сыновьями, рядом с ней были ещё три мамы и одна бабушка с двухлетней внучкой. Сева и Костя не проронили ни звука. Коля надрывался от плача. Женщина, всхлипнув повернула сыновей к себе, чтобы они ничего не видели. Вскоре люди стали задыхаться, чёрный дым поглотил всё вокруг. Внутри становилось всё жарче, дышать стало совсем нечем, а глаза сильно болели. Анна почувствовала, как Коленька перестал сжимать её руку, выронил игрушечную лошадку и замолк. Она не могла его увидеть, но отчётливо поняла, что держит мёртвое тельце своего сына. Сева и Костя умерли через пол минуты после брата, а спустя ещё некоторое время, на тот свет отошла и сама Анна. «Хотя бы Кати тут нет», – успела подумать женщина за секунду до кончины. Она упала на спину, а на неё легли дети. Оккупанты разложили несколько мин на случай, если придут советские солдаты и быстро удалились.

* * *

Солнце стремительно садилось, время близилось к вечеру. У Кати уже «Катюша» сменилась на «Синий платочек», который она пела шестой или седьмой раз подряд, ведь кроме этих песен и маминой колыбельной девочка больше никакой не знала:

– И вновь весной. Под знакомой ветвистой сосной… – она поставила ведро на землю и потёрла синие от холода руки, – милые встречи, нежные речи, нам возвратятся с тобой.

Она, наконец, спустилась к реке и, набрав воды, медленно пошагала назад. Пальцы готовы были отвалиться, из носа текло, щёки кололо. Катя представляла, как сейчас наконец дойдёт до дома и отогреется у печки. Путь назад прошёл спокойно, девочка останавливалась, потирала руки и продолжала идти.

С водой, как и предполагалось, было намного трудней: тяжесть, да ещё неровная дорога и поваленные деревья. Вот она уже и подходила к полю, через которое и располагалось её село. Катя вышла из леса и замерла: она увидела тонкий чёрный дым, поднимающийся над верхушкой домов. Чувство тревоги, которое не покидало её всю дорогу, обострилось и стало обжигать изнутри с большей силой. «Может что‑то сгорело?» – подумала в надежде девочка. Лесково выглядело каким‑то не таким: мёртвым и серым. Не лаяли собаки, не слышно было людей. Пальцы разжались, ведро упало на землю и все старания разлились. Девочке было не до этого. Она поняла, что случилось что‑то ужасное и понеслась к деревне. Плевать на то, что скажут немцы по поводу не принесённой воды, плевать на всё! В голове кружилась одна мысль: «Только бы всё было хорошо!» Дыхание сбилось, казалось, что деревня не приближается, а только отдаляется от неё. Девочка падала и спотыкалась. Наконец она прибежала в село, задыхаясь от бега и слёз. Вокруг стояла гробовая тишина, нарушаемая только скрипом открытых окон и дверей. Фрицы куда‑то исчезли, будто их и не было здесь никогда. Катя забежала домой:

– Мама! – крикнула она, но на её зов никто не отозвался.

Девочка прошла в комнату: окно закрыто, с всегда аккуратно застеленной печи, свисали одеяло и плед. Она поднялась на неё, но и там никого не оказалось.

Подул ветер, входная дверь захлопнулась. Катя спрыгнула на пол поспешила к выходу:

– Мам? – с надеждой всхлипнула она. – Мама, ты где?

Девочка вышла на улицу и посмотрела в сторону дыма. Дрожа, она медленным шагом стала приближаться к месту трагедии. Тут она увидела на земле рыжий комок. Это был Пират с прострелянной головой, теперь понятно почему он не лаял. Катя дотронулась дрожащей рукой до безжизненного тельца. В голову неожиданно пришёл жуткий вопрос: «Что же тогда с моей семьёй?» Девочка приближалась к страшному чёрному, уже потухшему амбару, оттуда не доносилось ни звука. Тут на глаза попалась застреленная тётя Маша, а неподалёку лежала её дочь Любочка. Катя вскрикнула и разрыдалась, вместе с ней заплакали и тучи, кидая на землю тяжёлые капли дождя. Она подбежала к амбару и попыталась открыть дверь, но железо было ещё очень горячим. Девочка отдёрнула ладони и стала выкрикивать имена своих братьев:

– СЕВА! КОСТЯ! – Катя старательно прислушивалась, – Коленька?

Она долго стояла, надеясь услышать малейший шорох, но ничего. И эта тишина была по‑настоящему жуткой. Без сомнений, все были там. Поняв, что никто и никогда ей больше не ответит, Катя медленно отошла назад, взглянула на тетю Машу и Любочку, затем снова на амбар. Девочка часто дышала, с каждым громким и истерическим вздохом внутри нарастала боль, ненависть и сильная обида, понимание беспомощности. Всё это собралось воедино. Катя схватилась за грудь, набрала полные лёгкие воздуха и пронзительно закричала, согнувшись пополам. Потом ещё раз, пока окончательно не сорвала горло. Она подняла голову. Из‑за слёз Катя видела всё размыто. Девочка сделала пару шагов влево, не смотря под ноги. Тут послышался щелчок. Катя замерла, дрожь пробежала по её телу. Она медленно опустила голову вниз и поняла, что наступила на мину.