Александр Дюма - Мадам Лафарг

– Закон? Тоже мне помеха! Что он мне может сделать? Посадить в тюрьму? Я уже в тюрьме. Осудить меня? Но честные люди скажут, что я вела себя как порядочный человек с сердцем. Судьи составят протокол? Я скажу им, что полюбила вас за доброту, и если помогла вам выйти из тюрьмы, то только потому, что вы оказались там совершенно незаслуженно. Монахини? Если я останусь в монастыре, они не будут на меня сердиться. Вы видите, мадам, что перед нами нет никаких препятствий. Так что будем считать, что мы обо всем договорились. А теперь простимся поскорее, чтобы не возбуждать никаких подозрений. В понедельник вы уже будете на свободе, клянусь!

– Но я так слаба, что не могу ходить.

– Вас поддержит ваше сердце!

– А если нет?

– Ну хорошо, я даю вам месяц. Сейчас декабрь, в январе вы непременно встанете на ноги. До свидания, мадам. Я убегаю. Смотрите время от времени на солнышко, и вам захочется на нем погреться,

Я осталась одна и погрузилась в глубокие размышления.

На что решиться?» [164].

«В тюрьме я оказалась не по справедливости… На моих цепях не висит тяжелых укоров… Я – сирота… Я ни от кого не завишу… Судья мне только моя совесть…

На что решиться?

Несколько дней прошли в несказанных мучениях, неопределенности и борьбе. Я могла убежать уже из Легландье, но не захотела. Я верила, что моя невиновность будет мне защитой. Я не могла подумать, что клеветники облекут ложь в одежды правды. Не знала, что подозрения можно выдать за факты, видимость за преступление. Мне достаточно было чувствовать себя безупречной, чтобы ничего не опасаться.

Но увы! Я ошиблась. Мы набираемся опыта, только пострадав от уроков жизни. Тогда я еще не страдала. Теперь я, к сожалению, слишком многому научилась.

Но если моя слепая доверчивость часто меня подводила и в конце концов довела до тюрьмы, стыдиться ее мне нечего. В Тюле, после того, как мне отказали в обжаловании приговора, нашлись люди, предложившие мне побег. Возможность была совершенно реальной. На свою правоту я уже не рассчитывала, но хотела сохранить ее в чистоте. Поэтому не отказалась от цепей, но благословила руки, которые готовы были с меня их снять.

Если камни моей камеры тяжелы, то куда тяжелее ложь и клевета, которые обрушил на меня приговор. Оказавшись на свободе, обретя жизнь, верну ли я себе честное имя? Нет. Моя честь – постоянный источник страданий для меня. Нужно, чтобы каждый час моего мученичества защищал мое былое достояние. Господь соберет все мои слезы, одну за другой. Да и люди воздадут мне по заслугам за мою отданную без единой жалобы молодость, за мои длительные страдания, которые я терплю без вздоха. Дни копятся за днями, чтобы к часу моей смерти заслонить меня от бесчестья. Я бережно обращаюсь с каждым, и в конце концов, накопив их великое множество, я завоюю к себе симпатию, какую испытывают к жертвам. Я наживу то, что у меня отняли. И буду беречь то, что у меня осталось. Я буду просить душевных сил для сосредоточения и молитвы. Я буду просить умственных сил для учения и медитаций. Дружба не даст умереть моему сердцу. Мой разум справится с моим отчаянием. Я знаю, что ничто не сотрет приговора, который на меня обрушился, но хочу ли я быть забытой? И неужели имя, которое не забудут, так и будет покрыто бесчестьем?.. Не я стремилась привлечь к себе внимание общества. Я от него претерпела. Но если я была не в силах отражать удары этого нового ахиллесова копья, то пусть оно мне послужит [165], пусть мое перо укрепится железом моих цепей… Доброе солнце, что улыбается мне издалека, спрячься за проплывающим облаком! Безумные надежды, горькие упреки, несбыточные желания, засните или умрите у меня в груди!» [166].

……………………………………………………………………………………………………………………………………..

«Сестричка послушница вернулась… Она меня торопила… „Все готово“, – сказала она… Господи! Укрепи меня…

Сбежать – значит отступить перед людским правосудием!.. Остаться – значит приближаться к правосудию Господа… это так… я это чувствую… Но какая борьба у меня в душе! Никогда свобода не казалась мне такой прекрасной, жизнь – такой ослепительной… Я погублю свою молодость, если останусь… Я погублю свою честь, если сбегу… Мой отец не колебался, когда на полях Ватерлоо отказался сдаваться и приготовился упасть мертвым среди погибших братьев! Пусть пример отца станет долгом для дочери! Я не сбегу» [167].

……………………………………………………………………………………………………………………………………..

«Я умолила сестричку никогда со мной больше не говорить о побеге».

Бедной Марии Каппель вскоре придется пожалеть о том, что она от него отказалась.

Стоять и смотреть сквозь тюремную решетку на проходящую мимо жизнь – вот главная радость Марии Каппель.

Мы уже рассказывали о том удовольствии, какое она не раз испытывала в Париже, когда неведомый поклонник следовал за ней по пятам, а потом открывал свое сердце, посылая букет и в нем записку.

Эти дни, наполненные чарующими фантазиями, ушли и не вернутся никогда, теперь страстным взором следит за прохожими бедная узница, отыскивая в них те крупицы притягательности, которые Декарт называл атомами – крючочками, чтобы хоть как-то привязаться к ним, испытав симпатию.

Настал день, и она нашла, кого пожалеть, а значит, и полюбить.

И это было радостью для ее исстрадавшегося сердца.

«Наконец я могу мысленно послать дружеское пожелание: между моей тюрьмой и миром возникла связь. Так лиана, переброшенная ветром, соединяет своим витым стеблем два края пропасти, проторенной потоком воды, и цветущими побегами на миг закрывает бездну.

Я упоминала в предыдущих главах [168], что каждый вечер закатный луч солнца вспыхивает, а потом гаснет на внутренней стороне амбразуры моего окна. Писала, что тороплюсь ему навстречу с улыбкой, словно к желанному другу, или со слезами, словно к призраку утерянного счастья.

Позавчера я первая пришла на свидание. Не увидев посланного мне с неба луча, я принялась смотреть на улицу.

Я увидела молодого человека, он шел, тяжело опираясь на руку старика, тот поддерживал его слабость и направлял шаги.

Меня сразу поразил контраст двух судеб. Время не пригнуло вниз седой головы старика, но зато болезнь своей тяжестью искривила бесцветное лицо его молодого спутника. Старик твердо шагал к будущему концу жизни. Молодой человек, предательски подкарауленный смертью, казалось, пережил сам себя и облачился в саван раньше, чем надел по себе траур.

Проходя мимо тюрьмы, больной сделал знак, которого провожатый не понял, и молодому человеку пришлось повторить его множество раз все так же тщетно.

На следующий день я уже ждала не столько солнечного луча, сколько вчерашнего незнакомца. У боли свои таинственные священные пристрастия. Я страдаю сама, и, увидев нескончаемые страдания молодого человека, назвала его про себя братом.