Густав Эмар - Вождь окасов

Курумилла утвердительно кивнул головой.

– Да, – сказал он.

– Вы ошибаетесь, вождь, – возразил дон Тадео, – ароканы побиты. Они успели прикрыть побег человека, которого хотели спасти, зачем же им оставаться здесь? Им нечего здесь делать.

– Отец мой худо знает воинов моего народа, – с гордостью сказал Курумилла, – они никогда не оставляют врагов позади себя, если имеют надежду уничтожить их.

– Что значат ваши слова? – перебил с нетерпением дон Тадео.

– То, что Антинагюэль был ранен пулей; выстрел последовал отсюда и токи не удалится, не отомстив.

– Я не могу этого допустить; наша позиция неприступна; разве ароканы орлы и могут прилететь сюда?

– Индейские воины благоразумны, – отвечал уль-мен, – они будут ждать, чтобы провизия моих братьев истощилась и заставят их сдаться, чтобы избежать голодной смерти.

Дон Тадео был поражен справедливым рассуждением Курумиллы и не нашелся что отвечать.

– Однако мы не можем же остаться здесь, – сказал Луи, – я согласен, что вы правы, вождь, и стало быть неоспоримо, что через несколько дней мы попадемся в руки этих демонов?

– Да, – подтвердил Курумилла.

– Признаюсь, – возразил граф, – что эта перспектива не имеет для нас ничего лестного; нет такого дурного положения, из которого нельзя было бы выпутаться с помощью мужества и ловкости.

– Брат мой имеет какое-нибудь средство? – спросил ульмен.

– Может быть; не знаю, хорошо ли оно, во всяком случае вот что я придумал: через два часа настанет ночь, пусть темнота сгустится, потом, когда индейцы заснут, мы потихоньку уйдем отсюда.

– Индейцы не спят, – холодно сказал Курумилла.

– Черт возьми! – энергически вскричал граф, гордый взор которого засверкал воинственным блеском. – В таком случае, если понадобится, мы пройдем по их трупам, но убежим отсюда.

Если б Валентин мог видеть в эту минуту своего молочного брата, он обрадовался бы той энергии, которую Луи выказал в первый раз. Удивляться нечему! Луи был влюблен и хотел видеть ту, которую любил, а любовь имеет привилегию верить вчудеса.

– Впрочем, этот план дает некоторую надежду на успех, – сказал дон Тадео, – я думаю, что к ночи мы можем попробовать исполнить его; если он и не удастся, у нас все-таки останется средство укрыться здесь.

– Хорошо, – отвечал Курумилла, – я сделаю все, чего желают мои братья.

Жоан не принимал никакого участия в разговоре; сидя на земле, прислонившись спиною к скале, он курил со всею небрежностью индейца, врожденное бесстрастие которого не возмущают никакие заботы.

Таковы вообще все ароканы; когда пройдет минута действия, они находят бесполезным тратить свои силы, предпочитая сохранить их для новых предприятий. Ароканы наслаждаются настоящим, не заботясь о будущем, если только они не вожди и ответственность в успехе или неудаче какой-нибудь экспедиции не лежит на них. В последнем случае они напротив необыкновенно бдительны и полагаются только на самих себя, стараясь все предвидеть.

После отъезда из Вальдивии, дон Тадео и его товарищи не имели времени поесть; они решили воспользоваться отдыхом и утолить голод. Приготовления были не продолжительны; они не знали наверно, известна ли индейцам их позиция; во всяком случае, они почли за лучшее оставить их в сомнении и заставить предполагать, что они удалились. Поэтому огня не разводили; обед состоял только из жареной муки, разведенной в воде, жалкой пищи, которую нужда однако заставила их найти превосходной.

Мы сказали, что у них было достаточно провизии; в самом деле при бережливости ее хватило бы на две недели, но воды у них было только шесть мехов, то есть около шестидесяти литров; поэтому они в особенности опасались жажды, если бы им пришлось выдерживать осаду.

Когда их скудный обед был окончен, они закурили сигары, устремив взгляды на долину и с нетерпением ожидая ночи.

Прошло около получаса, и ничто не возмутило спокойствия, которым наслаждались авантюристы. Солнце быстро клонилось к горизонту, небо мало-помалу принимало мрачный оттенок, отдаленные вершины гор исчезали под густыми слоями тумана; наконец все показывало, что темнота скоро покроет землю.

Вдруг коршуны, спустившиеся на трупы и клевавшие их, с шумом и с пронзительными криками поднялись в воздух.

– О! О! – сказал граф. – Что бы это значило? Коршуны всполошились недаром...

– Вероятно мы скоро узнаем в чем дело. Может быть, мы действительно окружены так, как уверяет вождь, – отвечал дон Тадео.

– Брат мой увидит, – ответил ульмен с коварной улыбкой.

Отряд из пятидесяти чилийских копьеносцев крупной рысью выехал из ущелья. В долине он повернул несколько налево и въехал на тропинку, которая ведет в Сантьяго. Дон Тадео и граф напрасно старались узнать людей, составлявших этот отряд, и в особенности начальника, командовавшего ими. Темнота была слишком густа.

– Это бледнолицые, – холодно сказал Курумилла, проницательные глаза которого с первого взгляда рассмотрели проезжавших.

Между тем всадники продолжали ехать; они, казалось, не имели никакого беспокойства, это очень легко было заметить, потому что ружья у них висели за спиной, длинные копья волочились по земле; они ехали почти врассыпную. Эти всадники составляли конвой, который по приказанию дона Грегорио Перальта должен был проводить дона Рамона до Сантьяго.

Они приближались все более и более к густому кустарнику, который стоял как часовой впереди девственного леса, и скоро уже должны были углубиться в него; вдруг страшный вой, повторенный эхом, раздался возле них, и многочисленная толпа ароканов с бешенством напала на них со всех сторон.

Застигнутые врасплох и испуганные этим внезапным нападением, испанцы сопротивлялись весьма слабо и рассыпались по всем направлениям. Индейцы преследовали их с ожесточением, и несчастные скоро все были переловлены или перебиты.

Один несчастный, бежавший по направлению к скале, на которой находились авантюристы, едва переводивший дух при этой страшной резне, упал на глазах их пронзенный насквозь копьем. Потом, как бы по волшебству, индейцы и испанцы исчезли в лесу. Долина опять сделалась спокойна и пустынна.

– Ну! – спросил Курумилла дона Тадео. – Что думает отец мой, удалились ли индейцы?

– Ваши предположения были справедливы, вождь, я должен в этом признаться. Увы! – прибавил он со вздохом сожаления, походившим на рыдание. – Кто спасет мою бедную дочь?

– Я! – решительно вскричал граф. – Послушайте, мы сделали неимоверную глупость, забравшись в эту мышеловку; нам непременно надо выйти отсюда. Если бы Валентин был здесь, его изобретательный ум нашел бы средство к нашему освобождению, я в этом убежден; скажите мне, где он, я приведу его, и тогда мы посмотрим, остановят ли нас эти демоны.