Елизавета Дворецкая - Свенельд. В полночь упадет звезда

Но Вальда, говорят, была женщина добрая и разумная. А то дочь самого Хельги киевского! Недалеко от своего отца ушла – хитрого и коварного. Горыня уже знала повесть о том, как этот подлец придумал опоить Амунда каким-то зельем, чтобы помешать ему стать старшим вождем заморского похода и отдать главный стяг своему сыну Гриму – и никто иной как Брюнхильд своими руками поднесла Амунду отравленное греческое вино! Улыбалась ему, оплела льстивыми речами, а его потом всю ночь наизнанку выворачивало – бережатые рассказали.

Услышав об этом впервые, Горыня насторожилась. Кое-что она знала о таких делах.

– Это она ему приворотное зелье поднесла, – говорила она телохранителям. – Я слыхала о таких. Иные бабы глупые мужьям в питье чемерицу подсыпают, чтобы сильнее любил, потому что от нее в утробе у человека тоска поселяется. Но от этой тоски умереть проще простого.

– А что, сходится! – Телохранители переглянулись, и на лицах у них отразилось понимание.

От того питья князь сначала мучился утробой, из-за чего пропустил жребий, а когда оправился, ощутил любовь к той самой деве, что питье поднесла! Какое дело без чар не обойдется!

– А ведь даже Хавлот не догадался! – воскликнул Ярни, оружничий [9] Оружничий – оруженосец. . – Он же его лечил!

– Он, видно, про чемерицу не знал. А мне про нее баба Луча рассказала – Красная Баба, она в лесу живет и все-все про чародейные травы знает.

Как можно доверять такой змее! Горыня тайком кипела от возмущения, и будь перед нею не князь, а кто-то из простых, она бы ему высказала. Один раз опоила – и еще раз опоит! Выйдет замуж, приберет к рукам людей и хозяйство – а потом снова чашу поднесет мужу, да и на краду погребальную проводит! А земля Бужанская ее родителю достанется, змею сладкоречивому!

– И мне нужен верный человек, – продолжал Амунд. – Я обещал Брюнхильд прислать сокольника и думал выбрать кого-то из наших. Но когда поглядел, как ты за три года наметалась… – Он остановился перед Горыней, ровно под столбом с зарубкой, обозначавшей его рост, – то подумал: а что если деву послать? Брюнхильд – необычная девушка, она сама охотится с соколами, скачет, стреляет с седла, как угорский воин. Если к ней на службу попросится дева-волот – у нее ты ко двору придешься.

– Хочешь, чтобы я была тебе сватом, как Дунай у кагана аварского? – Горыня улыбнулась, намекая на сказание, где Дунай, сватаясь за дочь кагана для своего князя, чуть не перебил всех авар, едва оставив «на семена».

– Ну, не так шумно! – Амунд засмеялся. – Это дело очень важное и тайное, но я думаю, я могу тебе доверять.

В последних его словах Горыня уловила оттенок вопроса, и это заставило ее отбросить сомнения.

– Ну еще бы, княже! – Она прямо взглянула в его темно-голубые глаза, будто налагая печать.

Во взгляде Амунда, всегда твердом и уверенном, ей почудились затаенная печаль и надежда. И стало стыдно за свои сомнения. Амунд, хоть и князь, хоть и ростом четыре локтя, все же и человек, и мужчина как все – он тоже хочет иметь любимую и любящую жену, а эта Брюнхильд – красавица, все парни с этим согласны, кто был с князем в Киеве и видел ее. Заря золотая, а не девушка. Такую и без приворотных зелий можно полюбить без памяти. Даже у балбеса Фастара, когда он о ней говорил, делался мечтательный вид. Горыня немного дулась про себя: о ней-то никто мечтать не станет!

Но нет, этой обиде она воли не даст. Амунд к ней отнесся лучше, чем отец родной – да он стал ей родным отцом. Столько добра она ни от кого другого во всю жизнь не видела и не увидит никогда. Дренги говорили, что поначалу он злился на Брюнхильд, когда понял, что она его опоила. Но потом как-то ее простил. Наверное, за красоту. Что поделать – за красоту многое прощается. Три лета за морем он о ней помнил. Видно, и впрямь полюбил. И если ему нужна ее, Горыни, помощь, разве может она отказать?

– Я поеду, княже! – заверила она, будто очень горда поручением. – Все сделаю что надо, хоть за пазухой тебе эту деву привезу!

– Ты? – Хавлот вытаращил глаза. – Вы с ума спрыгнули оба! – Он взглянул на князя. – Да ей там проходу не дадут! Сбегутся, как на чудо морское!

– Мне, боярин, не привыкать, – скромно напомнила Горыня. – Я когда сюда приехала, вы тоже…

Амунд захохотал, вспомнив тот день. К нему самому бужане привыкли: он родился в Плеснецке и у них у всех на глазах к восемнадцати годам вырос до четырех локтей. Но когда на свете нашлась еще одна такая, да к тому же девка – весь Плеснецк сбежался смотреть. Незадолго до этого Амунд овдовел, и когда из гощения он вернулся с девушкой себе под стать, отысканной на самом краю земли Бужанской, по городу тут же пошел разговор, что князь-волот из Окольного добыл себе невесту-волота.

– Постой, но надо же придумать, кем тебе назваться, – сказал Амунд. – Хельги же спросит, чьих ты, откуда, почему оружником заделалась. Где тебя выучили? Они же знать не должны, что ты от меня.

– А я… – Горыня задумалась.

Если сказать, что я-де Волынской земли, Лужской волости, веси Волчий Яр, а отец мой – Ракитан-оратай, спросят, кто же ее на отрока выучил и с чего она в Киев явилась, в такую даль. Примутся искать – и впрямь разведают, как она из дома ушла и где последние три года обреталась. Нет, правду сказать – все погубить. Выдумать разве другого себе отца, какого на свете и не было?

– Такая дева – и ростом велика, и силою сильна, и оружна – только поляница удалая может быть, – хмыкнул Лундварь, самый старший и умный из Амундовых телохранителей.

– Про них сказания есть, нам бабка рассказывала, – подхватил Хавлот. – На тебя, Горынька, поглядеть – прямо из сказания и явилась.

– А где волоты и поляницы живут? – спросил Амунд.

– На Святогоровых горах! – сказал Лундварь.

– На горах Угорских! – добавил Хавлот. – Потому как они света дневного боятся и днем хоронятся в пещерах глубоких.

– Ты с троллями не перепутал? – усомнился князь.

– Тролли – это же ётуны?

– Да.

– Ну! – Хавлот показал на Горыню, дескать, чем тебе не ётун?

Амунд посмеялся, покрутил головой. Недруги звали ётуном его самого; зная об этом, он дал имя Ётун своему мечу-корлягу, который ковали для него на реке Рейн по особому заказу и который, как он был уверен, стал самым большим мечом на белом свете.

– Ну, пусть в пещерах. Вот бы она могла приехать верхом на волке и сказать, что она родом из темного леса Мюрквид…

– Тогда ее в Киев не пустят, – заметил Ярни. – Приедь она к нам на волке, мы бы ее к тебе ни за что не пустили, да, дренги?

– А пусть она скажет, – Хавлот оживился, – что она с гор Угорских, что весь род ее – волоты, а мать и сестры – поляницы. Волоты ведь не то что ётуны, они злыми чарами не балуются. Волотов народ уважает!