Поль Феваль - Башня преступления

И Клампен, и Поль Лабр были странными созданиями…

Пистолет любил месье Бадуа и обожал Поля как «незнакомца» из популярной мелодрамы.

От последних слов сына несчастного Людовика Пистолета бросило в дрожь.

Он понимал, что перед ним – настоящие бандиты.

И решил, что здесь готовится убийство.

Конечно, Клампен забыл о бедном Винсенте Горэ, наследнике несметного богатства, голодном и холодном хромом, который ждал его на краю парка. Пистолет думал только о Поле Лабре и спрашивал себя, не означает ли мрачная фраза: «Скоро мы рассчитаемся с ним за все!», – что Клампен и месье Бадуа не успеют предотвратить убийство?

Но долго сомневаться на этот счет Пистолету не пришлось: красавец Николя был здесь для того, чтобы объясниться, и он объяснился. Пистолет быстро заметил, что за круглым столом отнюдь не царило дружеского согласия.

Сын несчастного Людовика доказывал, что действует правильно; но против него выступала оппозиция, во главе которой стоял месье Лекок.

Мы не будем повторять то, что читателю уже известно, скажем только, что за столом говорили откровенно, и что Пистолет, любопытный, как десять обезьян, не променял бы этот спектакль на самую волнующую партию в наперсток.

Неожиданно молодой человек увидел, как готовится театральная постановка, и это было куда интереснее, чем в Бобино; ведь Клампену удалось даже пробраться за кулисы и следить оттуда за этим представлением с фантастически разработанной интригой, загадочные повороты которой столько раз занимали его воображение.

Он увидел Черные Мантии во время репетиции, и в тот момент, когда занавес еще не поднят.

По выражению Пистолета, Черные Мантии «распахнулись» перед ним!

Сын несчастного Людовика, отвечая на возражения своего противника Лекока, полностью раскрыл свой двойной план атаки и защиты: атаки на миллионы Горэ и защиты от мести Поля Лабра.

Пистолет понимал все, угадывая недосказанное, дополняя пропущенное, и твердил про себя:

«Вот это развлечение! Никогда в жизни я так не забавлялся!»

То, что он искал, сразу же попалось ему на глаза: перед ним стоял убийца Жана Лабра. Однако аппетит приходит во время еды, и Пистолет уже не желал довольствоваться услышанным. Слава Богу, его щедро угощали, и он ни от чего не отказывался. Все услышанное откладывалось в его великолепной памяти, он только сожалел о том, что не было второго свидетеля этой захватывающей сцены.

«Надо все это видеть, иначе ни за что не поверишь!» – думал молодой человек.

Хитроумное сплетение нитей, образовавших сеть, в которую Черные Мантии поймали эту толстую золотую рыбку Горэ, вызывало у парня – как у истинного ценителя – глубокое и искреннее восхищение.

Он и сам понимал, что надо всегда готовить западню, учитывая характер добычи.

Горэ одним ударом своего тяжелого каблука разрушила бы более тонкую ловушку.

Оставалось лишь смеяться и поражаться, слушая, как этот пройдоха Николя рассказывал о своих хитростях, чтобы затем холодно подытожить:

– Скорая свадьба, внезапная смерть, все сваливаем на сына-убийцу. Такого еще не было никогда!

Что же касается другой операции, в результате которой Поль Лабр должен был «заплатить за все», то она была еще проще и приводила барона д'Арси прямиком на гильотину.

Однако на этом изумленные восторги Пистолета не кончились. Спектакль продолжался, и впереди были другие сцены, еще более удивительные.

Теперь речь зашла о комической части зрелища.

В тот момент, когда красавец Николя завершал свое выступление, побеждая по всему фронту, какой-то человек, похожий на увальня слугу, семенил по аллее от замка, крича издалека:

– С вами хотят поговорить; вы позволите монсеньор?

– Впустите всех моих приближенных и добрых друзей, Жером, – ответил принц, меняя тон.

В то же время Николя подмигнул членам совета; те одернули костюмы и приняли величественные позы. Месье Лекок сказал своему соседу:

– Слишком много шума в механизме этой интриги. Звон, грохот… Нет, дело не выгорит.

В аллее, ведущей к зеленой гостиной, послышались голоса.

– Позовите Фаншетту, – тихо распорядился полковник. – У бедной козочки здесь так мало развлечений…Приятель, – прибавил он, – ты пристрастен. Все это здорово придумано. Николя безусловно талантлив!

Месье Лекок засунул пальцы за отвороты жилета и, откинувшись на спинку стула, ответил:

– Дело идет медленно; вас может хватить удар. Я загребу миллионы, а славная женщина будет гнить в земле. Вот так, полковник!

Лекок поднялся, отрезал кончик сигары и удалился под сень деревьев, бросив:

– Я сейчас вернусь.

Жером объявил с сильным нормандским акцентом:

– Вот, монсеньор, месье шевалье Ле Камю де ля Прюнелэ, со своей дамой!

Ловец форели на мух, будущий префект департамента Орн, вошел на прямых ногах, ведя под руку толстую запыхавшуюся женщину. Шевалье Ле Камю де ля Прюнелэ был высок, худ, костист лицом.

– Милейший, – сказал он, проходя мимо Жерома, – вскоре ты будешь говорить не «монсеньор», а «Ваше Величество»! У нас превосходные новости!

Он низко поклонился принцу, в то время как его спутница присела в реверансе, который, как и новости, был превосходен.

Красавец Николя соизволил протянуть руку, которую шевалье поцеловал со словами:

– Принц, по моим сведениям, почерпнутым из самых надежных источников, Париж держится лишь на одном крыле.

«Даже во время своих кругосветных путешествий я не видел зрелища интереснее! – подумал Пистолет. – Вот бы сюда Меш – полюбоваться на этого смешного человека и его супругу. Но куда же делся месье Лекок?»

– Месье Лефебюр, его сестра и старший мастер, монсеньор! – провозгласил Жером.

Бывший воспитанник Политехнического института, человек весьма передовых взглядов, маленький, толстенький и заросший бородой до глаз, знал, о чем говорить с принцем; Лефебюр представлял либеральную Францию и принимал прошлое лишь с определенными оговорками.

Красавец Николя обещал ему усовершенствовать Хартию.

– Монсеньор, – произнес Лефебюр, – вот мой мастер, человек из народа; за ним пойдут мои пятьдесят два храбреца, вы знаете? Он захотел посмотреть, что такое двор и как монархи проводят утро.

Мастер вертел в руках шляпу и смотрел на красавца Николя с некоторым недоверием.

– Вот каков король, Тринье, – воскликнул Лефебюр, – а утро монарха – это когда он пьет свой кофе с молоком. Поприветствуй монсеньора.

Король милостиво улыбнулся человеку из народа и спросил, как у него идут дела.

В это время «люди из Парижа» и «верные нормандцы» обменивались рукопожатиями.

По другим аллеям в зеленую гостиную спешили придворные дамы: графиня Фаншетта Корона, мадам Жулу дю Бреу графиня де Клар и две фрейлины королевы. «Люди из Парижа», естественно, представляли двор «Его Величества», будущего конечно.