Поль Феваль - Королева-Малютка

– И у меня тоже, – быстро ответила мадам Канада. – А когда родилась твоя мысль?

– Сегодня вечером.

– Моя тоже.

Коробка, служившая комнатой юному Саладену, была смежной с пеналом, где обитали Филемон и Бавкида.

Саладен погорел в своем кабачке: хозяин выставил ему счет. Поэтому этот последний вечер в столице он вынужден был проводить в своей берлоге. Ему не спалось; запах славного напитка проникал к нему через щели в перегородке, внушая ревнивые мысли, которые мы также можем найти у Лукреция. Чтобы скоротать время, он принялся подслушивать.

Вот что он услышал.

– Мысль моя заключается в том, – продолжал Эшалот, – что, когда Саладену было пять лет, из него получался великолепный амурчик. Он делал сборы.

– А Фрелюш в таком возрасте! – воскликнула мадам Канада. – Чистый херувим! Она каждый день собирала не меньше ста су!

– Мы отправляемся на гастроли в провинцию.

– В провинции дети всегда делают деньги.

– Когда они хорошенькие…

– Как та плутовочка, что была сегодня вечером, а? – Последняя фраза принадлежала мадам Канаде. Эшалот взял обе ее руки, сжал их и прошептал:

– Ты несравненная женщина, Амандина!

– Я не пожалела бы пятидесяти франков, – воскликнула владелица балагана, – тому, кто доставил бы мне похожего ангелочка!

По другую сторону перегородки Саладен навострил уши.

– О! – вздохнул философски Эшалот, – об этом можно только мечтать… никто нам не принесет такого красавчика.

– Конечно, встречаются иногда бесчеловечные матери… – заметила Амандина. – Ладно, идем спать, свеча догорает.

Саладен запустил свои тонкие пальцы в непокорную шевелюру. У него тоже возникла идея. Он сел на край кровати.

– Спокойной ночи, Биби, – сказала мадам Канада.

– Пожалуй, мы смогли бы уплатить и сотню франков, – задумчиво произнес Эшалот. – Спокойной ночи, дорогая Амандина.

– Сто франков, – повторил Саладен, – здесь есть о чем подумать… Ах! так, значит, я чудовище!.. У, вертихвостка!

Он погрузился в размышления; на губах его мелькнула злая улыбка, и он произнес:

– Заработать сто франков… и отомстить? Это было бы забавно!

Утром следующего дня, в час, когда в заведении мадам Канады все еще спали, Саладен выскользнул из своей постели, выбрался из фургона и направился в балаган. Проходя мимо матраса Симилора, юноша быстро проверил содержимое карманов этого милейшего, но приверженного к непозволительным излишествам человека. Карманы были пусты.

По левую сторону от Симилора на мешке с соломой спала мадемуазель Фрелюш, по правую – Колонь и Поке по прозвищу Атлас: одетые, они растянулись на двух ворохах стружек.

Все трое залихватски похрапывали.

Саладен умел ползать, как уж. Он бесшумно подобрался к тромбону и кларнету и, воспользовавшись светом восходящего солнца, проинспектировал карманы их панталон. Несмотря на всяческие безумства, на которые подбивали его женщины, Поке, как и все горбуны, был весьма предусмотрительным человеком. В маленьком кармашке, предназначенном для часов, лежали три монеты по двадцать су – деньги, отложенные музыкантом на черный день.

Саладен без зазрения совести позаимствовал этот капитал.

У Колоня было только семьдесят сантимов. Сумма невелика, однако Саладен забрал и эти деньги.

После чего, по-прежнему ползком, он пересек сцену и приблизился к мадемуазель Фрелюш.

Дабы спасти юных девиц от тысячи опасностей, угрожающих их невинности, Господь даровал этим прелестным созданиям чуткий сон. В тот момент, когда ловкие пальцы Саладена скользнули в карман, тщательно скрытый в складках нижней юбки Фрелюш, та открыла свои большие томные глаза и проворковала :

– Наконец-то в тебе проснулся мужчина, маленький мерзавчик!

Несмотря на всю свою дерзость, Саладен опешил.

– У тебя еще сохранилась твоя двухфранковая монета, та, что с дырочкой посредине? – наконец нашелся он.

Мадемуазель Фрелюш нахмурилась.

– Это тебя не касается, – ответила она. – Катись отсюда, или я позову на помощь!

Саладен принялся гладить ее большие красные руки.

– Моя маленькая Фрелюш, – бормотал он, стараясь, чтобы голос его звучал не менее нежно, чем кларнет Колоня, – ты же знаешь, я тебя обожаю, здесь все схвачено, можешь не сомневаться; просто сейчас мне для одного дела нужна твоя монетка.

– Ни за что! – сурово отрезала канатная плясунья. И торжественно прибавила:

– Я не отдам свою монету в два франка даже за пятьдесят су!

Религия необходима людям: даже Вольтер вынужден был это признать. Фрелюш не думала о Боге, но свято верила в чудодейственную силу просверленных монет. Саладен же поклонялся всем монетам – с дырками и без.

– Послушай, – продолжал он, – папаша Эшалот не откажется выдать мне аванс в счет будущего месяца, но я бы хотел, чтобы и ты получила свою долю. Дельце, знаешь ли, исключительно верное!

Саладен умел убеждать людей. Поэтому, забыв о своей осмотрительности, мадемуазель Фрелюш заинтересовалась туманным предложением.

– И что же это за дельце? – не удержавшись, спросила она.

– Вложив в него твои сорок су, мы можем заработать сто франков, – горячо зашептал юноша.

– А сколько получу я? – осведомилась канатная плясунья.

– Десять франков, – немедленно ответил Саладен.

– Я хочу двадцать, – заявила практичная Фрелюш.

– По рукам! – обрадовался юный шпагоглотатель. Вскоре Саладен выскочил из балагана, имея в кармане пять франков четырнадцать су.

Быстрым шагом юноша направился к Тронной площади; он шел с деловитым видом крупного предпринимателя.

Многие ярмарочные артисты уже принялись сворачивать свои балаганчики. Прокравшись за палатками, Саладен постучал в дверь фургона, принадлежавшего многочисленной труппе театра «Сорока-воровка», который расположился на противоположной от Гидравлического театра стороне круглой площади.

Не получив ответа, юноша отправился на улицу дез Ормо, что ведет на бульвар Монтрей, и завернул в лавку старьевщика.

Квартал, в котором оказался Саладен, назывался Маленькой Германией. Это был, несомненно, один из самых любопытных уголков Парижа.

На протяжении пятисот шагов – от Тронной площади до улицы Шаронн – все женщины, которых вам доведется встретить, будут блондинками в коротких пышных юбочках и корсажах, зашнурованных на эльзасский манер. Здесь никто не говорит по-французски. Местные остроконечные бородки и потрепанные широкие плащи вполне могли бы сделать честь Юденгассе во Франкфурте.

Старьевщик был тощим желтым евреем, жена его была маленькой толстой белокурой еврейкой. На полу среди грязи и мусора копошилось то ли шесть, то ли восемь пухлых детей.

Саладен поведал хозяевам лавки, что он – единственная опора своей немощной старушки-матери. Будучи любящим сыном, но отнюдь не баловнем судьбы, он хотел обновить матушкин гардероб, не потратив при этом лишних денег.