Поль Феваль - Королева-Малютка

Впрочем, одно обстоятельство тревожило Лили, отрывая от дорогих воспоминаний, – это было письмо, написанное и отправленное на следующий день после несчастья. Надписывая упомянутый нами выше адрес, она произнесла:

– Ответа придется ждать три дня.

К вечеру третьего дня она стала ждать почтальона; наутро также; но ближе к ночи ее болезненно-бледное лицо омрачилось, и она, качая своей белокурой головкой, прошептала:

– Все кончено! Теперь все кончено!

Однако с этого времени она приходила в явное беспокойство, едва наступал вечер – напряженно прислушивалась и, если на лестнице раздавались шаги, замирала в ожидании.

В последний день второй недели Медор, вернувшись после своих поисков, застал ее возле колыбели: она, как обычно, перебирала и раскладывала по-новому обожаемые реликвии.

Глорьетта, казалось, немного повеселела; на щеках цвета слоновой кости появился легкий румянец; еще с лестницы Медор услышал, как она тихонько напевает песенку, которой некогда научила Жюстину.

Голос ее звучал совсем по-детски. Она словно бы пыталась обмануть себя, чтобы еще раз услышать серебристый голосок-колокольчик исчезнувшей девочки.

Когда Медор вошел, она умолкла, а затем спросила:

– Вы что-нибудь узнали?

Медор был удивлен – она ни о чем не расспрашивала его почти целую неделю.

– Все идет хорошо, – ответил он, – они ищут и, конечно, найдут.

Лили протянула ему руку – в первый раз за все время. Казалось, стоило присмотреться – и можно было увидеть, как сильно заколотилось под курткой сердце бедного малого.

– Вы ее очень любили, – сказала она. – Ради нее вы и меня пожалели.

– Ради нее и ради вас, – с живостью возразил Медор. Но тут же осекся и добавил:

– Да, верно, я ее очень любил, это ради нее.

На этом разговор иссяк. Глорьетта вновь занялась своим делом.

Через несколько минут она подошла к Медору, который, усевшись у двери, погрузился в размышления. В руках она благоговейно сжимала маленькие башмачки.

– Смотрите, что я нашла, – сказала она, сияя от радости. – Я надела их ей в тот день, когда ее крестили.

И она стал рассказывать о крещении с той многословностью, с какой всегда повествовала о Королеве-Малютке.

– В этот день ее отец был так счастлив, – со вздохом закончила она.

Лили никогда не упоминала об отце Королевы-Малютки; хотя Медор догадался, кто он: это был человек, живший в замке Монсо в Блере, возле Тура.

Бедный малый не проронил ни слова, Лили же продолжала:

– Наверное, он умер, раз не отвечает мне. У него было доброе сердце, и девочку он обожал.

– Возможно, он отправился в путешествие? – предположил безупречный Медор, не без удивления обнаружив, что ему неприятно защищать отца Жюстины.

– Или же я плохо написала, – подумала вслух Глорьетта. – У меня не было сил на длинное письмо, слишком дрожали руки. Надо бы вспомнить…

Она прижала ладони ко лбу, а затем прошептала:

– Да, да, я написала так: «Дорогой Жюстен, наша малышка потерялась, ее украли у меня, приезжай скорее, мне нужна помощь». Этого мало?

– О! – промолвил Медор. – Если бы я был на краю света или лежал на смертном одре…

Он не закончил фразу. Глорьетта вновь заговорила, не обратив внимания на его слова и обращаясь к самой себе:

– Да, этого было мало, мне надо было прибавить: «Я вовсе не собираюсь удерживать Вас. Как только мы найдем ребенка, Вы вольны делать все, что Вам хочется».

– Вы его очень любите? – спросил, не утерпев, Медор.

Лили посмотрела на него.

– Не знаю, – ответила она. – Это ее отец.

Она поцеловала крохотные башмачки и стала подыскивать им место на алтаре. Но вскоре добавила:

– Должно быть, о ней идут разговоры в Ботаническом саду. Сегодня ночью я подумала: ведь мамаша Нобле каждый день приходит к дереву со своими малышами; ей сообщают все новости, все слухи… Не обратиться ли вам к мамаше Нобле?

Медор уже вскочил на ноги. Надев свой картуз, он выбежал за дверь и вихрем помчался по лестнице.

– Хотя, – продолжала Лили, и взор ее потух, – мамаша Нобле добрая старуха и не стала бы меня томить… Если бы она что-то узнала, то сама пришла бы ко мне…

– Две недели! – оборвала она себя. – Боже мой, Боже мой! Уже две недели ее нет со мной!

Она упала на стул возле колыбели и застыла в оцепенении, сложив руки на коленях.

Она была изумительно красива: роскошные, рассыпавшиеся в беспорядке кудри обрамляли бледное до прозрачности лицо; благодаря невольному посту глаза стали еще больше; даже в безнадежности ее улыбки было нечто невыразимо трогательное и обаятельное. Над ней витал тот ореол кроткого страдания, который заставляет благоговейно взирать на Матерь всех слез.

Довольно долго она сидела в безмолвии, погрузившись в свои неизменные грезы – грезы, напоминавшие о печальном счастье минувших дней.

Близился вечер. На лестнице раздались шаги.

– Уже! – сказала она, думая, что возвращается Медор.

Но едва было произнесено это слово, как она вытянула вперед свои изящные руки, а на щеках ее появился слабый румянец.

Широко раскрыв глаза, она прошептала:

– Это не Медор. Неужели это…

И с губ ее, порозовевших от радости, сильнее которой не бывает, ибо вызвана она появлением того, кого уже перестали ждать, слетело имя Жюстена.

Она вскочила, обретя силы в надежде – такой великой надежде, которая почти равна уверенности. Это был Жюстен, а вместе с Жюстеном Королеву-Малютку можно будет отыскать очень скоро!

В дверь постучали.

– Войдите!

В комнату вошел мужчина.

Глорьетта в отчаянии опустилась на стул.

Это был не Жюстен.

Лили узнала в вошедшем того самого мужчину с бронзовым цветом лица, с бородой и волосами черными, как уголь, который не раз возникал на ее пути две недели назад, который сел недалеко от нее во время ярмарочного представления – и которого Медор схватил за шиворот возле дерева, обвинив в связях с той женщиной, что воровала детей.

Когда-то она испытывала смутный страх перед этим человеком, но теперь – чего ей было бояться?

Незнакомец шагнул в комнату и почтительно поклонился. Весь облик его дышал благородством, но было видно, что он находится в крайнем смущении.

В целом мрачная красота его лица могла бы навести на мысль о Дон Жуане, если бы не манера держаться, выдававшая робость дикаря или ребенка.

Он опустил взор под взглядом Лили и протянул ей визитную карточку – точно так же, как сделал бы в присутствии полицейского комиссара.

Лили взглянула на карточку, где было написано:

«Эрнан-Мария Жерес да Гуарда, герцог де Шав, португальский гранд, чрезвычайный посланник Его Величества императора Бразилии».

– Что вам угодно? – спросила она с усталым безразличием тех, кто много выстрадал.