Крис Хамфрис - Кровь Джека Абсолюта

Теперь, похоже, все это должно было кончиться. Его вытащили из каноэ, поставили на ноги, повели вверх по крутой и скользкой тропе. Потом заставили пригнуться, втолкнули куда-то, и он затрясся уже не от холода, а от охватившего его тело тепла. Это блаженное ощущение было почти им забыто за трое суток пути по воде. У него отобрали все — камзол, жилет, ботинки, чулки, оставив только рубашку и бриджи. И вот теперь он жадно впитывал жар, исходивший от невидимого очага, а в нос ему били запахи мокрой собачьей шерсти, гари, табачного дыма и человеческих тел. А еще тут сильно пахло спиртным. Джек ни с чем бы не спутал этот привязчивый, резкий и знакомый до тошноты аромат.

Захватившие его дикари были в дороге весьма молчаливы, но, оказавшись среди своих, без промедления отверзли уста. Их рассказ выслушали, потом со всех сторон понеслись реплики. В основном говорили мужчины, но были слышны и женские голоса. В особенности один, срывающийся на крик, полный отчаяния, гнева и боли.

В конце концов Джека повалили на какой-то помост, его ноги свисали с него, его босые ступни касались поверхности пола. Он замер, приготовившись к самому страшному, но ничего ужасного не случилось, а кожаный шнур, связывавший руки, ослаб. Джек попробовал развести кисти в стороны, потом потряс ими в воздухе. Его не ударили, на него не прикрикнули, и он, неуклюже подергавшись, сел, а потом, расхрабрившись, стащил с глаз повязку.

Он находился в дальнем от входа конце длинной хижины с двускатным потолком и плотно утрамбованным земляным полом, в центре которого горели равноудаленные друг от друга костры, дым каждого уходил в отдельную дыру в кровле. Но не полностью, ибо весь объем огромного помещения заполняла едкая сизая дымка, впрочем, люди, сидевшие на помостах под стенами, казалось, не замечали ее. Все смотрели на лежащего возле большого костра человека. Хвост волос на бритой голове этого дикаря был завязан узлом, и о том, что он мертв, свидетельствовали также синюшный оттенок кожи и глубокий порез на горле, испачканном запекшейся кровью.

Плачущая над ним женщина непрестанно била себя в грудь кулаками, а стоявший около воин монотонно ей что-то втолковывал, почти пел, и звуки рыданий, смешиваясь с гортанным речитативом, образовывали странный, щемящий сердце дуэт. Вдруг они оба умолкли, женщину, едва не упавшую, подхватили под руки соплеменницы, а воин, выбросив вперед руку, указал пальцем на Джека. И все, кто был в общей хижине, повернулись к нему.

Воин в полном молчании направился к пленнику, схватил за волосы и потащил к мертвецу. Джек даже не пытался сопротивляться. Индеец был выше его и раза в два толще, а наблюдали за ними обоими столь же громадные и свирепые дикари. Он покорно позволил проволочь себя по полу и швырнуть на колени, после чего вырвавшаяся из рук товарок мегера принялась его избивать.

Она била и била, руками, ногами. Джек упал, прикрывая лицо, и свернулся клубком. Удары все сыпались под одобрительные возгласы окружающих, а когда избиение наконец прекратилось, воин снова заставил пленника встать на колени и забубнил что-то, показывая то на труп, то на него.

— Не понимаю, — выдавил Джек.

Дикарь наклонился, приблизив к нему татуированную физиономию, и заговорил еще громче и вдвое быстрее.

— Не… понимаю. Не… знаю слов…

Джек беспомощно показал на свой рот.

Мужчина что-то пробормотал, похоже выругался, затем повернулся и обратился к индейцу, стоящему рядом. Тот кивнул и покинул круг, в хижине стало тихо, Джек по-прежнему стоял на коленях, женщина беззвучно плакала, воин смотрел на него. Через минуту гонец вернулся и приволок с собой кого-то еще.

Это был тоже индеец, очень молоденький, не старше Джека, но несколько выше и тоньше, чем он. На затылке его, над морем сальных завитков, торчало нечто, напоминающее остатки воинского хвоста. Один глаз дикаря обрамлял старый, уже пожелтевший синяк, под другим красовалась короста царапин. В отличие от находившихся в помещении воинов его грудь прикрывали остатки рубахи, сильно истлевшей и чудом державшейся на худосочных плечах.

Посыльный с силой вывернул ухо юнца, и тот словно бы нехотя сел, устремив взгляд в пространство. Старший воин тут же принялся кричать ему что-то, не получая никаких видимых подтверждений, что его слышат. Лицо юноши было абсолютно непроницаемым, но, когда тирада закончилась, он, не повернув головы, обронил:

— Ты убил этого человека.

— Что? — ошарашенно спросил Джек, не вполне уверенный, что слышит английскую речь, и скорее склонный принять ее за слуховую галлюцинацию.

Те же слова были повторены еще раз и сопровождены легким кивком в сторону трупа.

— Но… я… никого из них… не убивал.

Юноша все с тем же бесстрастием произнес что-то, чего Джек не понял. Зато его понял вождь, который со множеством возмущенных восклицаний вытащил из-за спины французскую саблю.

— Ты убил его этим. С лошади.

В смутных глубинах памяти что-то забрезжило. Сабля, чаща, удар наотмашь вслепую, чей-то пронзительный вскрик.

— Ах! — выдохнул Джек.

Женщина, внимательно следившая за разговором, склонилась к нему и вновь закричала. Юноша перевел:

— Она мать убитого.

— Я очень… очень сожалею.

— Сожалений недостаточно. Она хочет… хочет…

Джек сглотнул слюну.

— Отмщения?

— Нет, компенсации. Ты должен ей заплатить.

Джек был изумлен, хотя испытал громадное облегчение.

— Они забрали все, что у меня было.

Подняв руку, он прикоснулся к груди. К тому месту, где прежде висела половинка монетки, напоминая ему о Клотильде. Он знал, что ее там уже нет, и это жгло его хуже незаживающей раны.

Его слова, переведенные на чужое наречие, вызвали новый взрыв эмоций у воина.

— Он говорит: плати, или станешь рабом.

Джек был уверен, что ослышался.

— Я стану… кем?

— Рабом. — Опущенные глаза юноши на мгновение вспыхнули. — Как и я.

— Рабом?!

Неожиданно ему все стало ясно, и вызванный подлостью краснокожего гнев пересилил страх.

— Послушайте, — заявил он, поднимаясь на ноги и глядя вождю прямо в глаза. — Я свободный англичанин — и никто, слышите вы, никто не может обратить меня в рабство. Скажи им, что, если они доставят меня в британскую армию, я… я щедро наделю их спиртным и… и какими-нибудь побрякушками. — Он посмотрел на юношу. — Скажи им.

— Не думаю, что…

— Скажи им, черт тебя побери!

Раб склонил голову набок и заговорил, но успел произнести всего несколько слов. Воин взревел от ярости, женщина завопила, и эта свирепая парочка уже в четыре руки принялась избивать белокожего пленника, пока тот не счел за лучшее снова упасть. Тогда его пнули несколько раз и оставили без внимания, а над его головой затеялся спор.