Синтия Хэррод-Иглз - Князек

– Отец, ну почему ты должен ехать? – вознегодовал Томас. – Почему ты не можешь жить здесь, с нами? Ты ведь знаешь, Джэн хочет этого, а тебе наверняка приятно быть рядом с братом после стольких лет...

– Но кто-то должен управлять усадьбой у Лисьего Холма.

– Так пусть этим займутся слуги... нет, лучше сдай-ка земли в аренду!

Джон улыбнулся:

– Ты сам знаешь, что это не такие места... Хорошо, хорошо, – может быть, когда-нибудь, когда я стану слишком стар, чтобы справляться с делами... может быть, тогда я осяду здесь. Но я не могу оставить твою мать.

– О-о-о... – Томас отвернулся. Джон тронул сына за плечо.

– Ты должен родить много-много сыновей, чтобы один из них наследовал Лисий Холм и принял из моих рук бразды правления усадьбой и землями, когда я состарюсь. Это лучшее, что ты можешь сделать для меня.

– Но ты будешь приезжать?

– Конечно. Это вовсе не так уж далеко, да и на дорогах последнее время куда спокойнее... Всякий раз, когда надо будет окрестить твоего сына, я буду приезжать.

Томас улыбнулся:

– Тогда надеюсь видеть тебя каждый год. Джон пробыл в усадьбе Морлэнд до осени, чтобы подольше побыть с Вильямом. Он нашел брата странным, но общались они весьма легко – ведь оба искали одного и того же, называя это разными именами... Поселившись в усадьбе, Вильям проводил большую часть времени в часовне, а если не был там, то бродил по вересковым пустошам, или посещал близлежащие храмы, или просто сидел в уголке и писал. Порой он наигрывал на клавикордах или лютне небольшие пассажи, иногда звал Роуланда, Вилла или Неемию, прося пропеть несколько фраз – но в остальном никого не посвящал в свое творчество. Мэри воспринимала это философски, как и все остальное, а всем объясняла, что с отцом вечно вот так... И лишь Джону Вильям открыл свой замысел.

– Это будет мой шедевр. Дело моей жизни. Когда я закончу, то оправдаюсь перед Богом и буду знать, что он простил меня...

– Я завидую тебе, – отвечал ему Джон.

Краски осени лишь кое-где тронули зеленую листву, когда Джон и его маленькая свита возвратились домой. Слуги хорошо справлялись с делами в его отсутствие, но оставалось много мелочей, где необходимо его решение – поэтому лишь на третий день по прибытии смог Джон предпринять прогулку в горы и посетить свое любимое место. Он сел под рябиной – там, где когда-то похоронил Китру. Ки прижалась к его ногам, а он задумчиво почесывал у нее между ушами и оглядывал свое королевство.

Стремительно темнело – собирался дождь, по небу бежали темные и рваные тучи, а в ушах у него свистел свежий ветер, дующий с гор. На севере, ближе к границам Шотландии, в тучах образовалась брешь, невидимая для глаз и обозначенная лишь расходящимися в стороны яркими лучами – острыми и сияющими, словно лезвия боевых мечей. Свет озарял круглые голые вершины и густые лиственные рощи, все еще по-летнему зеленые. Ки засопела, устраиваясь поудобнее у ног хозяина – рука Джона замерла на собачьей голове.

Он дома. Это стало ясно ему сейчас – после того, как он побывал в доме своего детства. Но именно здесь, в Ридсдейле, где прожил он более чем полжизни, где женился и зачал сына, где схоронил любимую жену – здесь и только здесь он дома. И пусть первую в жизни собаку подарил ему Джэн, и пусть первый его конь родом из усадьбы Морлэнд – но конь, что ходит под ним теперь, здешних кровей, а та самая собака лежит здесь, под рябиной...

Он все еще не понимал главного, дорога его была темна – немногое прояснилось с того дня, когда он хоронил Китру, и будущее представало перед его внутренним взором чередою однообразных дней, без смысла, без радости... В каком направлении двигаться? Но если и может быть найдена где-то благодать Божия – так это здесь. Он, подобно Вильяму, искал именно благодати – всю жизнь, везде и повсюду, и особенно входя в крошечную часовню под земляной крышей, темную внутри и наполненную статуями святых, картинами и реликвиями, озаренную лишь мерцающим светом крошечных свечей, подобных звездам в кромешной безлунной ночи... Там на него снисходил покой. Теперь он больше не знал, как идти вперед – он мог только замедлить шаги и разобраться, где же он свернул с пути, как заблудился...

К Рождеству Дуглас вновь зачала, но в начале лета 1590 года у нее случился выкидыш. Томас боролся со своим горем, с необыкновенной энергией занявшись делами земледелия, жадно глотая все книги, которые только мог отыскать, посвященные сельскому хозяйству – он бессознательно копировал покойного Пола, отдавая все силы и энергию совершенствованию фермерского хозяйства. Лошадям на долгую зиму не всегда хватало заготовленного сена, и проблема сохранения поголовья за зиму встала очень остро. Овцы зимою пробавлялись тем, что удавалось им выкопать из-под снега на зимних пастбищах, но и их поголовье к весне заметно сокращалось, крупный скот питался сеном, а когда оно кончалось, глодал кору, жевал мох и лишайники, и даже обгрызал ветки.

Книги Фицгерберта «Земледелие» и Тассера «Пятьсот советов земледельцу» не слишком-то помогли, но обнаружилась вдруг книга датчанина Херезбаха, переведенная на английский неким Барнэби Гуджем, – оттуда-то и почерпнул Томас интересную информацию, при помощи которой можно было постараться решить насущную проблему. Херезбах писал, что лошади и крупный рогатый скот могут зимою выжить и не слишком потерять в весе, питаясь турнепсом, который при надлежащем хранении не портится всю зиму. Это была воистину революционная идея – фермеры выращивали турнепс, употребляя его в пищу сами, но никому прежде не пришло в голову кормить им скот. Но Херезбах утверждал, что турнепс не только позволяет выжить скоту, но и обогащает почву – зерновые растут куда лучше, если их чередовать с турнепсом.

Томас был преисполнен решимости воспользоваться советами датчанина и принялся жадно читать всю книгу, не пропуская ни страницы. Другим преимуществом зимнего содержания скота было, согласно Херезбаху, обилие в хлевах естественного удобрения – навоза, также весьма полезного для земли. Томас с усердием принялся за дело. Овцеводство его так и не заинтересовало, но, к счастью, Джэн взял на себя эту сторону хозяйства. Лошади и коровы – вот в этом Томас знал толк и продолжал пополнять свои знания. Первый урожай турнепса полностью себя оправдал, и вскоре Томас настоял на том, чтобы видоизменить чередование посадок на пахотных землях: взамен трехгодичного цикла «рожь или пшеница, турнепс, ячмень» он предложил четырехгодичный – «рожь или пшеница, турнепс, ячмень, чистый пар». Все соседи решили, что господин Морлэнд спятил – ведь от веку повелось чередовать лишь три культуры, но когда они увидели его жирный скот на бойне в Шроувтайде, они начали чесать затылки…