Синтия Хэррод-Иглз - Шевалье

– Священник, отец Клауд, видел, как я прятала вещи, но он убит, спаси Бог его душу. Клемент должен знать об этом, он в семье очень долго, а его отец был управляющим до него, – сказала Аннунсиата с задумчивым видом.

– Да, моя госпожа, если он знает, но он ничего не сказал. Однако алтарные принадлежности на месте, кто-нибудь, должно быть, вытащил жемчуг.

– Мартин сделал бы это, как только опасность миновала. Я полагаю, он не думал о черном жемчуге.

Она задумалась на некоторое время.

– Ладно, я тоже больше ничего не скажу. Пусть он лежит, где лежит. Он в безопасности. Не думаю, что меня заботит мысль подарить жемчуг хозяйке. Ты считаешь, она его оценит, Хлорис?

– Нет, моя госпожа. Ему лучше быть там, где он есть.

Это были счастливые дни, более счастливые, чем ожидала и надеялась Аннунсиата, потому что она вернулась из изгнания опустошенная, без будущего, мысль о Морлэнде причиняла ей страдание. Маленький Матт, несмотря на свою странную наивность, которую заметила Аннунсиата, стал добрым и трудолюбивым хозяином, грешным, если вообще добросовестность – грех, в том, что он сам делал или надзирал за делами, которые он мог бы передать своим подчиненным. Индия, снова беременная, являла собой образцовую жену и хозяйку, за исключением склонности воображать себя нездоровой. Дважды за лето она настояла на том, что в Морлэнде слишком жарко и что ее здоровье требует отъезда. Один раз она уезжала на неделю в Харрогейт на воды и принимала ванны, другой раз, в самые жаркие июльские дни – на три недели в Нортумберленд. Аннунсиата, видя, как ее цветущее здоровое лицо искажалось выражением терпеливого страдания, решила, что она просто скучает и хочет сменить обстановку, и в целом не могла ее слишком сильно винить, поскольку сама, когда была молодой, считала вынашивание детей в Морлэнде скучным занятием.

За ведение домашнего хозяйства взялись новые люди, и Аннунсиата обуздывала свое желание вмешиваться иногда в дела, которые, по ее мнению, делались не так. Миссис Клу все еще была экономкой, Клемент управляющим, а отец Сен-Мор капелланом. Они обеспечивали преемственность, так что разница была лишь в деталях. Одна Берч казалась несчастной и замкнулась в себе, мрачная и молчаливая. Она удалялась в детскую, где по крайней мере в присутствии Флоры и малышей чувствовала себя в знакомой обстановке. Там она проводила почти все время, покидая ее только когда Индия приходила с редким визитом. Аннунсиата отметила с одобрением, что Индия не склонна вмешиваться в воспитание малышей, и сама она побывала в детской только однажды из уважения к Флоре, поскольку новое поколение все еще оставалось в неинтересном возрасте. Позже, думала Аннунсиата с неясным приятным предвкушением, она сможет наслаждаться прогулками по саду со своими правнуками, когда они подрастут.

Сейчас у нее хватало достаточно дел и без того. Необходимо было навестить в Йорке ее давних знакомых, которых еще можно посещать, и помимо визитов вежливости встретиться с ее арендаторами. Она бесцельно искала дом для аренды на лето, так как не думала, что захочет в дальнейшем оставаться в Морлэнде. Один или два раза Аннунсиата встретилась с Ванбро и Хауксмуром на обеде в Старре, чтобы обсудить ход строительства в Хендерскельфе, и по случаю к ним присоединился Вильям Торнтон, местный житель, строивший новый дом для Боурчиеров в Бенингсборо. Боурчиеры были близкими соседями и давними друзьями Морлэндов. Аннунсиата посетила их в их старом елизаветинском доме и прошла с ними на место строительства нового дома, которое велось неподалеку, подальше от реки, на более высоком месте и более твердой земле. Торнтона заинтересовали новые идеи Ванбро и его компаньона, и однажды они все вместе поехали верхом в Хендерскельфе осмотреть место строительства замка Говарда. Почти шестнадцатимильное путешествие из Йорка из-за плохих дорог длилось даже верхом на лошадях около четырех часов. Визит и дорога заняли у них целый день от рассвета до наступления ночи.

Много времени отнимал у нее ее собственный проект строительства. Почти каждый день Аннунсиата ездила верхом или ходила через поля в Шоуз наблюдать, как идут дела, и поговорить с десятником, красивым и почти непостижимым «пришельцем» из Ньюкасла, и плотником Джоном Моулсклу, сыном брата Хлорис, очень на нее похожим. Строительство нового дома, как она обнаружила, весьма и весьма похоже на вынашивание ребенка: проходит много времени от замысла до воплощения, и до самых последних дней нет никаких намеков, кроме фантазий, на то, каким окажется законченный продукт. Однако оно доставляло столько же удовольствия, как и ребенок, но при гораздо меньшем беспокойстве, и Аннунсиата упивалась им.

В свободное от других забот время Аннунсиата ездила верхом. Она убедилась, что ей недостаточно просто брать лошадь и ездить по знакомым долгожданным землям ее детства, где каждая поляна, изгородь, дерево и возвышенность помнили многое. Матт, в манере, напоминающей его деда Ральфа, воспользовался случаем «выбора лошади для графини» и взял всю семью в Твелвтриз. Там соорудили навес, под которым они могли сидеть, пока лучших из молодых животных выводили на токах. Обед во время пикника с большим шиком устроили al fresco [26]. Индия почти дрожала от возбуждения, вызванного дерзостью и изысканностью повода, едва сдерживалась, чтобы не пригласить весь цвет Йорка.

Аннунсиата согласилась на все это, хотя с первого взгляда было видно, что у нее нет сомнений относительно выбора, ибо она твердо верила: выбор лошади – должен быть любовью с первого взгляда, иначе не возникнет необходимая связь. Все животные, выведенные для показа, отличались красотой и хорошей статью, а некоторые черной масти – просто великолепны, но ей всегда нравились гнедые, которыми отличались Морлэнды до появления жеребца Барбари. И именно гнедая лошадь приковала сейчас ее внимание, притягивала ее к себе. Перед ней стоял четырехлетний жеребец с берберской статью, сочетанием силы и изящества, что весьма впечатляло, наследием черного прадеда и морлэндской бабушки цвета осеннего листа.

На нем не видно было ни одного белого волоска. Его грива и хвост были так длинны, что хвост касался маргариток при ходьбе, а грива спускалась с плеч, светлея от красно-коричневой до медной и чисто золотой на бахромчатых концах. Он стоял, как положено, рядом с подростком, который вел его. Изящные уши, похожие на листья, были навострены, темные кроткие глаза, казалось, смотрели прямо на Аннунсиату, словно он знал ее в сладких дремах материнской утробы и только ждал мгновения встречи с ней. Она поднялась и направилась к нему, ее пальцы протянулись к нему. Он слегка фыркнул и переступил передними ногами по светлой изумрудной траве. Когда его оседлали, Аннунсиата села на него и проехалась по загону. «Может быть, – думала она, – души животных переселяются, ибо они недостойны небес». Возможно, Золотой Глаз, Флаг и этот жеребец обладали одной и той же душой. Он родился для нее, она знала. Аннунсиата прошла через процедуру осмотра и испытания других лошадей, чтобы не умалить усилий Матта, а затем объявила свой выбор.