Коре Холт - Конунг. Человек с далеких островов

Сверрир заговорил, задыхаясь, теперь и он поднимался по крутому склону:

— Я еще не видел, как воины умирают от меча, но, думаю, этот день придет и без моей просьбы. Однако я просил бы всемогущего Сына Божьего избавить меня от того дня, когда я увижу, как человек умирает от чарки с ядом.

— Те люди, которых Эрлинг ярл отправил на смерть, тоже просили Господа пощадить их, но Господь не внял им, — возразил Симон. — Думаю, дочь конунга Сесилия, — перевезенная, как телка, из одного хлева в другой, — тоже молила Господа пощадить ее, прежде чем досталась человеку, который в насилии смыслил больше, чем в любви. Если Бог выбирает своим оружием недостойного, люди не в праве противиться Его воле.

— Не дело Монетчика отравлять конунга, — сказал Сверрир.

— Но сын конунга может отравить ярла? — спросил Симон.

Мне редко случалось видеть Сверрира растерянным, он отошел от Симона и словно застыл, не спуская с него глаз. С трудом взяв себя в руки, он снова сел и заговорил, заикаясь, и на этот раз в его словах не было мудрости. Потом заговорил Симон, тихо, равнодушно и сухо, он словно указывал пальцем на каждое слово, приглашая нас обратить на них внимание.

— Вы оба священники, — сказал он. — Как я понимаю, вы не могли рассчитывать получить приходы на Фарерских островах. Вы хотели получить их у архиепископа Эйстейна, но, надеюсь, вам ясно, что и здесь вы тоже не получите приходов. В Нидаросе сейчас находится сборщик дани Карл, если вы попадетесь ему на глаза, считайте, что ваши шеи отведали его топора. Не надейтесь, что вам поможет, архиепископ Эйстейн. Он проявляет мягкость, когда она окупается, но сколько серебра или добрых услуг вы можете предложить, чтобы архиепископ счел выгодным для себя защитить двух священников, поссорившихся со сборщиком дани ярла? Я не хочу мучить вас. Хочу только, чтобы вы видели все, как есть. Что вам надо в Норвегии? А если не в Норвегии, то куда вы теперь направитесь? Есть лишь один путь, и он не легкий, но я иду этим путем, и Сигурд из Сальтнеса идет этим путем, и Хагбард Монетчик тоже идет им, неся на плечах сына-калеку. Много людей в Норвегии идут этим путем. Он опасный. Хотя для вас он не так опасен. Любой другой путь легко может привести к тому, что каждое слово, произнесенное здесь, достигнет ушей сборщика дани или ярла… Теперь я сказал все, — закончил он.

Сверрир ответил:

— Еще не все, правда заключается в том, что если мы откажемся следовать твоим путем, никто не помешает нам рассказать о людях в монастыре на Селье прежде, чем Эрлинг ярл вздернет нас на виселице. Ты, Симон, умный человек. Друзьями мы никогда не станем, но уже случалось и раньше, что люди, которых не греет тепло дружбы, идут вместе и мерзнут вместе. И это лучше, чем вместе умереть. У тебя здесь пузырь с ядом?

Симон вытащил пузырь с ядом, пузырь был небольшой. Сверрир сказал:

— Было бы правильно, Симон, если бы ты, отведал этого напитка до того, как люди с более возвышенной душой, чем твоя, отправятся на Великую Встречу.

Усмехнувшись, Симон заметил, что если он дал Сверриру плохой напиток, пусть Бог даст ему хорошую совесть. Сверрир развязал пузырь и капнул на стол каплю яда.

— Осмелишься лизнуть, чтобы узнать вкус яда? — спросил он у Симона.

Потемнев лицом, но владея голосом и словом, как и подобает сильному человеку, Симон ответил:

— Свою жизнь я всегда ценил выше, чем жизнь другого.

Сверрир сказал:

— Ты честный человек, и вместе с тем в тебе полно лжи. Как человек ты не нравишься ни Богу, ни мне, но мы оба глубоко уважаем священника Симона. — Он стер локтем каплю и спрятал пузырь с ядом под одеждой. — Приведите сюда Сигурда из Сальтнеса и Хагбарда Монетчика, — велел он.

Я привел Сигурда и Хагбарда, потом мы поднялись по ступеням к маленькой церкви святой Сунневы. Наверху Сверрир остановился, над морем висела луна, ветра не было. Все, кроме нас, давно спали.

Тень от горы мешала нам видеть лица друг друга. Сверрир повернулся к нам и медленно заговорил, не прибегая к высоким словам или жестам. Вот его речь, как я ее помню:

— Эйстейн Девчушка — ребенок, он не годится. Люди, которые его окружают, имеют, похоже, больше мужества, чем трезвого соображения. Трезвость они обретут, когда люди ярла порубят их своими мечами.

Власть в этой стране принадлежит ярлу Эрлингу, каждый лендрманн [19]— его человек, и все ополченцы вооружаются по первому его слову.

У ярла есть серебро и боевые корабли, а если он их потеряет, у него достаточно людей, чтобы построить ему новые. У него есть и торговые корабли, они ходят вдоль берега, есть люди в городах, в Нидаросе, который он взял обратно, в Тунсберге, в Бьёргюне, в Осло. Здесь в стране правит ярл Эрлинг.

Но он не правит мыслями людей, живущих в этой стране, не правит сердцами людей, не пользуется у них любовью.

Однако не забывайте, что и у нас тоже нет их любви.

Ярлу Эрлингу противостоит кучка людей, и, наверное, теперь их будет меньше, чем раньше. Эти люди знают, чего хотят, но не знают, что нужно делать, чтобы их желания сбылись. Если они отступят, это смерть, если пойдут вперед, это может стоить им жизни. Так что в любом случае лучше идти вперед.

У меня еще есть путь к отступлению, я могу уехать прочь из страны, могу наняться на корабль, идущий в Йорсалир. Если я пойду с вами, то только по собственному желанию. Я не слушаю никого и никому не подчиняюсь. Но сперва я хочу узнать всю правду об этой стране и о людях, живущих в ней.

Однажды я молился здесь у церкви. Тогда Он пришел ко мне и стал рядом, Он наклонился надо мной и прошептал что-то мне на ухо. Это был конунг Олав Святой.

Но что он прошептал мне?

Сверрир замолчал, подошел к нам и каждому в отдельности пожал руку. Последним он подошел ко мне. Он смотрел каждому в лицо, теперь мы привыкли к темноте, он был ниже всех и глаза его слабо светились. Он сказал:

— Конунг Олав Святой явился мне здесь на горе. Тогда я не знал ни того, что знаю теперь, ни того, что потом рассказал Сигурд, ни того, что сказал Симон. Но конунг Олав Святой говорил со мной.

И он сказал:

— Я умею выбирать своих людей.

Мы спустились из церкви святой Сунневы, на рассвете на камне возле церкви мы нашли мертвого Бенедикта. Когда наступил день, его отпели. Мы все были в церкви: Сверрир и я, Сигурд и Симон, Хагбард с Малышом на плечах, однорукий Гаут и Рагнфрид с волосами, посыпанными золой. Я стоял на коленях и слушал, как молодой священник читает молитвы над Бенедиктом, испустившим дух на той дороге, на которой ему и хотелось умереть. И я подумал, йомфру Кристин, должно быть, умереть на этой дороге и есть последняя радость.

На другой день наш корабль отправился на юг, в Бьёргюн, на борту были мы со Сверриром, Хагбард, калека Малыш и двое братьев из Рьодара, Эдвин и Серк.