Лариса Шубникова - Ладинец

Еленка с размаху и уселась в траву. Хлопала ресницами, разумея, что пока в терему сидела, такого и помыслить не могла. Одна в лесу с мертвяком и раненым женихом. И ночь надвигается осенняя, холодная.

Посидела дурочкой еще сколько-то времени, а потом подхватилась и к Власу кинулась. Склонилась над парнем и обрадовалась, что дышит. Пока выпутывала жениха из доспеха, из сил выбилась. Потом рванула рукав рубахи, а там кровь, да много. Перетянула, как сумела платком своим, уняла струйку алую.

Потом к коню Власову бежала, молитву творила в память об умершем отце, что научил ее мало-мальски животин не бояться, да и в лес с собой брал.

Припомнила, как батюшка наставлял:

– Ночь застала в лесу? Так ищи схрон, не сиди клушей, инако замерзнешь, а наутро и не поднимешься.

Коня Еленка поймала, и тянула теперь за узду к тому месту, где Влас лежал. Сама по сторонам глазела, и ведь углядела! Вдалеке стояла ель немалая – ветви шатром – а под ней иголок видимо-невидимо. Вот туда Еленка и решила идти. Одна беда – Влас тяжелый. Как туда тащить жениха бездвижного, она пока не разумела.

Конский повод накинула на сук, а сама к Власу. Просунула руки ему подмышки, а поднять и не смогла. И так тянула, и так вертела, а ничего и не получилось, кроме употения и темноты в глазах.

– Да откуда такие берутся-то?! – крикнула в сердцах. – Небось, хлеб а в себя караваями пихал, да целыми козлами закусывал!

Ругаться могла долго, да со вкусом, однако, разумела, что таким макаром дела не сделаешь, потому и порешила идти к коню.

– Сивушка, а сивушка… – подошла с правого боку, как наставлял в свое время тятенька. – Подь сюда, глянь-ка, хозяин твой лежит. Его во-о-о-он туда надо.

«Сивушка» только фыркнул, не боле того, и Еленка принялась ругаться:

– Ты что, скотина глупая, не разумеешь? – ведь понимала, что творит нелепие, с конем как с человеком говорит, но не остановилась. – Ты нагни шею-то, нагни. Да нагни, говорю, долгогривый!

И снова сивка не ответил, да и шеи нагибать не поспешил. Тут Еленка и вовсе потерялась.

– Сивушка, помоги, – зарылась пальцами в теплую гривку. – Не осилю ведь, а хозяин твой кончится. – И носом ткнулась в шершавый конячий бок.

А сивка возьми, да услышь! Перебрал копытами, к хозяину двинулся и мордой своей бархатной по его лицу провел. А уж после угнул шею высокую и на колени пал.

– Сивушка, красавушка, сейчас я, сейчас… – заторопилась боярышня.

Откуда только силы взялись! Подхватила парня подмышки, натужилась до темени в глазах и сдвинула. Перевалила тулово через седло и коня по спине легко стукнула. Тот встал и пошел.

– Господи, владыка небесный, спаси бо, – шептала Еленка, держа Власия за подпояску и шагая рядом с конем. – Не оставил, не кинул в беде.

До ели высокой добрались, а там уж Еленка и принялась хлопотать-бегать. Хвою сухую сгребла, а на нее мятель Власов уложила. Сунулась жениха с коня снимать, а сивка уперся и не пригнулся. Пришлось так тащить, а потом выбираться из-под Власа, а все потому, что на ногах не стоял и упал, как куль с мукой.

Но справилась, сдюжила. Власа уложила, а потом и поняла – без огня замерзнут оба. А еще и кровь затворить, и рану перевязать. Дел много, а время и сил мало. Да деваться некуда.

– Второй бы мятель…. Замерзнет ведь, – пожалела Еленка жениха.

А потом и вздрогнула. Ведь придется идти на ту страшную полянку, где мертвяк лежит. Там конь у него, а на коне сума. В ней может и найдется что нужное?

Решалась долгонько, но себя пересилила и пошла. На опушке-то глаза прикрыла, чтобы не видеть врага мертвого. До коня добралась – тот поводом за ветку зацепился – сняла суму, лук прихватила огроменный, да туго набитый стрелами колчан. Ведь знала, что не хватит сил тетиву натянуть на таком-то, но оружия не кинула, не иначе как от жадности.

Подобрала да взвалила на себя Власов доспех и меч тяжкий. Коня выпутала, а тот заржал страшно и убежал в чащу. Да и Еленка не задержалась: побежала так, как никогда не бегала. Страх-то он такой, бодрит и подталкивает.

– Тут я, тут, – шептала боярышня, глядя на Власа, гадая жив ли. – Сейчас…

Рылась в суме вражьей и радовалась, что забрала. Там и баклажка, и котелок малый, и хлеба кус, и травки сухие в мешочках, и мятель теплющий.

Костерок собрала живенько, кресалом искру высекла и подпалила. Огонек завился весело и боярышню приободрил. А вот воды-то и не было…

– Ладно…ничего… – уговаривала себя Еленка, а ноги уж сами несли от ели, чуть вдаль, но так, чтоб костерок не потерять.

И снова боженька подсобил: нашла ручеек малый и проворный. Воды насобирала и бегом обратно. Котелок долго над огнем вешала: все выскальзывал, все падал. С того Елена озлилась и палки с такой силой в землю ткнула, что они наполовину ушли в твердь.

Вода забулькала быстро, а Еленка туда травок нужных кинула, припомнила науку тётки Натальи и засовестилась. Ведь как изводила несчастную, каким неслухом была…

– Тётка, прости, прости ты дуру, – шептала Еленка, роясь уж теперь во Власовой суме и вытаскивая рубаху чистую.

Порвала на тряпицы, намазала травяной кашицей и Власову руку обложила. Стянула крепенько и уж потом выдохнула: на ткани кровь не проступила, а стало быть, затворилась.

Тем временем темень пала. Теплый осенний день сменился холодной неприветливой ночью. В чаще заухало, заблажило неведомое, напугало боярышню. Но и тут Еленка не сдалась.

– Ужо я тебе! – погрозила кулаком во тьму боярышня. – Сгинь, нечистая!

Еленка сидела на теплых после дня иголках, подкидывала в костерок хворостины сухие. Слушала, как дышит Влас, боялась, что уйдет за грань. Не за себя, за Лавра тревожилась. Ведь Власий сулил его вытащить, а теперь-то как?

Но и надежа была у боярышни. Вражина Еленку умыкнул, а дорогой все выспрашивал, где Лавр. А стало быть нет уже его в дому Зотовском, с того и ее, Елену тащил, хотел выпытать.

Конь тихо фыркнул, тем Елену и вернул в явь из мыслей невеселых.

– Что? Чего шебуршишься? Пить хочешь? – пришлось встать и вести коня ощупкой по темному лесу к ручью. Там уж сивка напился вдосталь, а в благодарность вывел Еленку к ели: позволил вцепиться в свою гривку и руки не спихнул.

Конь унялся и теперь легко собирал губами пожухлую травку, а вот Еленка уразумела, что того куска хлеба, найденного в суме пришлого, будет маловато.

– Как натянуть-то тебя, упругий? – спросила у лука бездушного, да не потому, что прямо в ночи собиралась стрелы кидать, а, чтобы не слышать страшной тишины темного леса и своих мыслей. Лук-то и не ответил. Конь тоже молчал, как и Влас, к которому и двинулась по-тихому Елена.

Парень так и лежал, как положили: глаза прикрыты, лицо приподнято к елкиному шатру. Сам бледный до синевы, и даже огонь малого костра не красил его щек.