Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех cвятых. Цикламор

Несмотря ни на что, Лилит все же надеялась, что он опять станет прежним, как только придет в себя. Но улучшения все не наступало, а в День всех святых случилась катастрофа. Когда дама де Сомбреном явилась в Отель-Дье, к ней поспешил священник.

– Вашему мужу лучше, дочь моя. В первый раз он охотно поел. Я ему сказал, что сегодня День всех святых. Причина наверняка в этом.

Для Лилит это прозвучало словно удар грома… Адам поел потому, что сегодня День всех святых! В то время как всю свою жизнь он строго постился в этот праздник! Она поняла, что должна действовать немедленно.

– Я забираю его домой! Мы уходим.

– Дочь моя, в своем ли вы уме? Лекари говорят, что он может умереть, если его потревожить.

– Я его забираю…

Предупрежденные священником врачи старались отговорить ретивую супругу. Но напрасно. Она закинула бессильную руку Адама себе на плечо и попыталась поднять тяжелое тело с постели. И тогда они смирились и помогли ей донести его до дома Вивре, на другую сторону паперти.

Лилит знала, что они, конечно, правы, Адама это действительно могло убить, но сознательно пошла на риск. Ведь если бы она ничего не попыталась предпринять, все погибло бы в любом случае!

Она устроила мужа на первом этаже; о том, чтобы поднять больного наверх, и речи быть не могло. Поскольку помещение пустовало, она велела перенести сверху две кровати и оставила Филиппа, с которым прежде делила комнату, в одиночестве.

Адам выдержал это насильственное переселение, по-прежнему оставаясь без сознания. Казалось, он впал в еще более глубокую летаргию.

Однако, несмотря на желание неотлучно находиться при муже, Лилит оставила его на следующую же ночь. Эта ночь и в самом деле была не такой, как другие. Она завершала собой День поминовения усопших – День мертвых.

Если Адам в помутнении рассудка не исполнил свой языческий ритуал в День всех святых, то Лилит вовсе не собиралась пренебрегать собственным. Она собиралась найти на ночных парижских улицах какого-нибудь юношу, убить и съесть его сердце…

Когда на колокольне собора Богоматери прозвонили полночь, Лилит вооружилась кинжалом и вышла из дома.

Было полнолуние, что облегчало ей задачу, иначе пришлось бы воспользоваться фонарем и рисковать быть замеченной. Хотя ей все равно было не по себе. Ведь Лилит считала себя госпожой темной луны и не любила полную.

Она двигалась вдоль паперти, прижимая к груди кинжал. То тут, то там дьяволица замечала какие-то тени. Несмотря на опасность, люди не боялись выходить в этот час. Кто они? Нищие, проститутки, пьяницы, убийцы? Она и сама подвергла себя риску, но это, разумеется, не могло ее остановить. Однако Лилит решила поторопиться и зарезать первую же попавшуюся жертву: привередничать некогда.

Тут она заметила нечто такое, отчего застыла на месте. Какой-то белый силуэт карабкался вверх по фасаду собора Богоматери! Она подошла поближе. Человек в длинной рубашке. Может быть, женщина – судя по небольшому росту.

Существо взбиралось по центральному порталу с ловкостью обезьяны. Оно уже добралось до перекрытия над вратами и полезло выше по стрельчатым аркам архивольта. Предприятие было опасным, поскольку арки нависали друг над другом. Приходилось запрокидываться назад, спиной в пустоту и цепляться за высеченные из камня статуи, изображавшие ангелов и святых.

– Любуетесь обезьянкой?

Какой-то нищий таращился на Лилит из темноты. Он был ужасен – весь желтый, с беззубым ртом, с грязной бородой. От его слов Лилит почему-то стало не по себе.

– Почему вы его назвали обезьянкой?

– Потому что он и впрямь как обезьяна. Я видел, как он полез. Это ребенок. А знаете, что еще удивительнее? Он спит!

Лилит вскрикнула. Неужели?

Верхолаз, продолжавший карабкаться вверх по вогнутой дуге, был слишком высоко, чтобы можно было хорошенько рассмотреть его. Но белая рубашка слишком похожа на ту, что была на Филиппе.

– Откуда он взялся?

– Вон из того дома. Вылез через крышу, спрыгнул на пристройку рядом и подался прямехонько к собору. Лишь бы только ночной дозор не нагрянул.

– При чем тут ночной дозор?

– А притом, что лунатики – исчадия ада. Не знали? Я-то не одного такого тут повидал. Патруль их хватает, чтобы отправить на костер. А чаще даже, чтобы не возиться, начальник караула просто кричит. Так оно надежнее. Лунатик просыпается и теряет равновесие. Брякается оземь, как зрелое яблочко.

Нищий подошел к женщине вплотную и вперился ей в глаза с гнусной улыбочкой.

– А что это вы так дрожите, милая дамочка? Неужто знаете его?

– Это мой сын!

– Гоните-ка золотую монету, дамочка! Золотую монету, не то закричу!

Лилит выпростала руку из-под плаща. Попрошайка, ожидавший подачки, не остерегся. И, получив удар кинжалом прямо в сердце, рухнул как подкошенный.

Не думая о нем больше, Лилит вновь подняла глаза. Подтянувшись на руках не хуже акробата, Филипп перебрался на ту часть фасада, которая называлась галереей королей Франции. Здесь было уже не так опасно, и она немного перевела дух.

Затем Филипп достиг балюстрады балкона на уровне розы – большого круглого витража, и ужас приемной матери продолжился. Она начала было:

– Фи…

Но тотчас же зажала себе рот рукой. Теперь мальчик, словно канатоходец, двигался по парапету, пересекавшему фасад. Дойдя до конца, он развернулся на одной ноге, полез обратно, остановился над центральным порталом и стал спускаться.

Лилит думала, что умрет. Быть может, бессознательное состояние, в котором пребывал ее сын, и придавало ему невероятную ловкость, но что ей делать, если появится ночной дозор? Не может же она перебить весь патруль своим кинжалом. А главное – она не сумеет помешать им кричать!

Не спеша, словно ему доставляло удовольствие растягивать ее пытку, Филипп вернулся тем же путем, коснулся земли, прошел как ни в чем не бывало по луже крови, в которой плавал нищий, и направился к дому. Взобрался на пристройку, потом на крышу и залез в свою комнату через окно.

Лилит уже ждала его там. Улегшись в свою постель, Филипп вдруг проснулся сам по себе. Его подвижные черты выразили немалое удивление, когда он обнаружил ее рядом.

– Что случилось, матушка?

– Я… Мне показалось, что ты кричишь.

– Не помню, чтобы я кричал.

– А ты… что-нибудь помнишь?

– Нет, матушка. А в чем дело?

– Ни в чем. Я останусь с тобой.

Лилит решила, что, несмотря на состояние Адама, отныне каждую ночь будет проводить подле Филиппа, закрыв окна и двери.

Когда Филипп спокойно заснул, она все же не смогла сомкнуть глаз. Что за проклятие поразило ее сына? Мало того, что Адам наелся в День всех святых, она сама не смогла совершить жертвоприношение в День мертвых. Убийство нищего – не в счет.