Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех cвятых. Цикламор

Лишь исключительная быстрота скакуна позволила Изидору прорваться. Он слышал у себя за спиной яростные крики, но его не догнали. Он придержал коня, лишь поравнявшись с отрядом Ла Ира, который тоже бежал, но сохранив строй, окруженный своими людьми…

Вопли, которые доносились до Изидора во время его бегства, были боевым кличем английской кавалерии, перешедшей в нападение. Пока лучники добивали французских всадников, напоровшихся на колья или разбившихся о повозки, рыцари атаковали пеших шотландцев и устроили им кровавую баню.

Некоторое время спустя подсчитали убитых. Итог оказался удручающим. В столкновении погиб Джон Стюарт Дарили, шотландский коннетабль, ставший первой жертвой собственной глупости, а с ним пали и много других дворян, разделивших его участь: Гильом д'Альбре, Жан Шабо, Луи де Рошешуар. Только Ксентрай и Ла Ир, прикрывшие отступление, помешали довершению катастрофы.

Но для Изидора Ланфана она была полной. Возвращаясь в Орлеан, он пережил самое безысходное отчаяние в своей жизни. Ведь он познал гораздо худшее, нежели поражение, он познал стыд и бесчестье. А еще кричал: «Мой лев!» – уж лучше бы отрезал себе язык! По его вине боевой клич Вивре сделался посмешищем.

Но все бы это еще ничего… Он бежал, как трус, как презренный трус, бросив все. Он оставил там стяг Вивре! Его удостоили такой чести, а он бросил его в телеге с селедкой! Флажок «пасти и песок» сейчас погребен под кучей вонючей рыбы!

Изидор Ланфан пожалел о том, что лишился оружия. Иначе он убил бы себя.

Как раз в это время разразилось крестьянское восстание в Гатине. Оно готовилось давно и имело ту же цель, что и битва, закончившаяся плачевным разгромом: прервать подвоз продовольствия англичанам.

Главную роль взял на себя Анн. Подобно отцу Сильвестру, деревенские священники были самыми ревностными сторонниками дофина. Они же были единственными, кто умел читать, и Анн писал для них наставления и проповеди, с которыми те обращались к своей пастве на богослужениях, поскольку юноша из Иерусалима изъяснялся гораздо лучше, нежели любой из них.

Было решено, что великопостная проповедь станет одновременно призывом к восстанию. Анн вложил в нее всю свою душу. В простых, доходчивых словах он говорил о том, что Бог справедлив и не сможет долго выносить такую несправедливость, как присутствие англичан на французской земле. Так стерпит ли крестьянин, чтобы чужак захватил его дом, спал в его постели, овладел его женой и дочерью, ел сало его свиньи и яйца, которые снесла его курица? В иных случаях Бог не только дозволяет взяться за оружие, но даже и повелевает сделать это. Пусть же они поднимутся против супостатов, и Господь обеспечит им победу!

Анн просил селян нападать на рыбные обозы, ежедневно проходившие через Гатине, но не на большие, которые сопровождают многосотенные отряды, как тот, из-за которого разгорелась битва, а на маленькие – по две-три телеги под охраной дюжины солдат.

Восстание началось назавтра после «дня селедки» и, в противоположность ему, увенчалось полным успехом. Атакованные в глухих лесах или на пустынных дорогах десятками человек, которые вдруг выскакивали из засады, англичане погибали почти без сопротивления, настолько велик был эффект неожиданности. Их тела, избавленные от одежды и оружия, закапывали в заранее приготовленных ямах, рыбу зарывали чуть дальше, а телеги сжигали. Через час после нападения не оставалось ни малейших следов. Казалось, что и люди, и предметы, и лошади просто испарились.

Восстание в Гатине повсюду увенчалось полным успехом. Повсюду, кроме деревни Невиль-о-Буа!

Эту неудачу определили чисто географические причины. Невиль, расположенный на самом юге Гатине, был последней деревней, через которую двигавшиеся с севера англичане были вынуждены проходить перед Орлеаном, и когда они добирались до нее, ни о какой неожиданности больше не могло быть и речи. Англичане решили напоследок отомстить за тяжелые потери.

Анн, отец Сильвестр, Колен Руссель и еще человек тридцать устроили засаду к югу от деревни, в Орлеанском лесу. Но англичане до нее не дошли. Вместо них явился запыхавшийся, весь в слезах мальчишка из Невиля. Завидев Анна и его людей, он только и смог, что всхлипывать:

– Годоны! Годоны!..

Анн, думая, что идут англичане, приготовился было отдать приказ, чтобы каждый занял свое место. Но понял, что речь совсем о другом. О гораздо более страшном…

Ребенок упал в его объятия и разрыдался.

– Годоны пришли со своими телегами… Им и не сделали ничего, а они стали убивать всех подряд! Все дома подожгли, кроме церкви и замка!

Раздались крики отчаяния. Анн спросил крестьянского парнишку:

– Сколько их?

– Не знаю… Много… Много…

Рыдания помешали ему продолжить. Часть крестьян помчалась в сторону деревни. Анн попытался задержать их.

– Не ходите туда! Англичан слишком много. Они вас перебьют!

Вместо ответа один из них замахнулся на своего предводителя мечом, и Анн едва увернулся от ужасного удара, отпрыгнув в сторону. Тем временем другой селянин схватил священника за сутану.

– Зачем было врать, что Бог даст нам победу? Теперь и деревни нет, и наши семьи погибли! Все из-за вас! Будьте прокляты!

И человек припустил бегом к Невилю. Осталась только маленькая группа, те, кто сражался всю зиму, самые закаленные, самые стойкие, да еще отец Сильвестр. Колен Руссель, сраженный горем гигант, рухнул на колени. Он сжал рукоять своего топора так, что костяшки его грубых пальцев побелели, и тихо заплакал.

Анн отошел в сторону и упал ничком под деревом. Невиль-о-Буа, его деревня, его дорогая деревня, ниспосланная ему как дар небес, более не существовала! Он хотел делить жизнь и надежды с подданными своей матери, а принес им смерть и траур.

Он произнес ожесточенно, сурово:

– Клянусь, я отстрою Невиль заново!

– Я и не сомневаюсь. Наверняка ты можешь это сделать. Наверняка ты богат и могуществен. Но ты не Бог. Мою мать и братьев ты не воскресишь.

Филиппина Руссель присела рядом. Впервые она не улыбалась; ее прекрасные карие глаза были полны слез. Он взял ее руку и стиснул в своей.

– Я прошу у тебя прощения. Все из-за меня!

– Ты тут ни при чем. Так Бог судил.

Девушка посмотрела на него пристально, почти с отчаянием.

– Но почему Господь так судил? Не понимаю… Прошу тебя: ты умеешь читать и писать, ты ученее, чем священник, – объясни мне!

Этот вопрос, такой простой, поразил Анна в самое сердце. Да, почему Бог дал победу англичанам, чужакам, а не французам, которые хотели просто жить в своих домах, в кругу семьи? Почему Соломон Франсес, знавший сарацинский и древнееврейский, ничего не поведал обо всем этом своему одаренному ученику? В какой книге искать ответ на подобный вопрос? На каком она написана языке?