Вячеслав Каликинский - Легионер. Книга первая

– Кавалеристом? – с надеждой посмотрел на брата младший отпрыск Ландсбергов.

– Хм… Гвардейская кавалерия – это, конечно, очень красиво. Но слишком дорого для нашей семьи, я наводил справки. Да и какая польза в том, чтобы уметь сидеть на коне и участвовать во всяких парадах и смотрах? Я думаю, что военная профессия должна тебе дать что-то такое, что всегда в жизни пригодится. Чем плохо, Карл, быть военным инженером? Уметь не только разрушать, но и строить?

Карл разочарованно пожал плечами: инженером так инженером. Спорить он не стал: младшие в семье Ландсбергов никогда не спорили со старшими, а беспрекословно подчинялись им.

– Да, я верю в тебя, Карл! – Генриха, очевидно, все больше и больше захватывала его задумка. – К тому же и преподаватели в гимназии, и школьный инспектор хвалят тебя. Ты не лентяй, Карл, ты сделаешь замечательную карьеру, и в семье Ландсбергов будет свой инженер-генерал. Мы небогаты, ты знаешь, Карл. И твоя карьера не будет быстрой. Зато это будет твоя карьера. Ты согласен?

Последний вопрос был излишен. Генриха интересовало не согласие Карла с его выбором, а лишь принятие или непринятие логики его рассуждений. Логика была безупречной, с ней было трудно не согласиться. И младший из рода Ландсбергов стал постигать ремесло военного сапера.

До своего шестнадцатилетия Карл дальше уездного городишки Шавли не бывал. И когда старший брат и глава семьи Генрих повез его в Санкт-Петербург, Карл едва не пошел на попятную от величия столицы!

Петербург был подавляюще мрачен и высокомерен. Серые громады домов, холодная пустота площадей и дневные сумерки улиц-ущелий словно говорили робким провинциалам: вы здесь чужие! Чужие. Чужие… Чужими были братья Ландсберги и на шумных, оживленных улицах и проспектах, заполненных куда-то спешащими столичными обитателями. И на неспешном променаде по солнечной стороне Невского проспекта, подавляющем своей широтой и помпезностью, где люди никуда не спешили, они тоже были чужими…

Наметанный глаз петербуржца – будь то мастеровой или щеголь-аристократ – мгновенно, по покрою одежды, по напряженности походки, предупредительности в уступании дороги определял чужаков, и, как правило, более ими уже не интересовался. Во время первой прогулки по столице Карл несколько раз ловил себя на детском желании взять брата за руку. Он даже раз заикнулся брату про извозчика, в экипаже которого можно было бы спрятаться от холодно-насмешливых взглядов – однако извозчика Генрих не взял из экономии.

В Петербурге и сам старший брат стал каким-то чужим, открылся мальчишке с незнаемой доселе стороны. Куда делась его спокойная уверенность хозяина большого поместья – здесь он суетился, сделался многословен, и даже походка его потеряла провинциальную уверенность. Еще больше брат растерялся, когда давно осевший в столице земляк твердо заявил, что шансов сдать вступительные экзамены в училище у юного провинциала немецких кровей нет.

– Не тратьте время, – бурчал земляк сквозь клубы дыма из короткой трубки. – Мальчик лютеранской веры? Ну и что же ты хочешь, Генрих? Неужели ты никогда не слышал о триедином принципе сегодняшней России – «один царь, один язык, одна вера»… Ну посуди сам, Генрих: если добрая пятая часть всех учебных занятий юнкеров составляет, как мне доподлинно известно, православный Закон Божий, о чем тут говорить? Где быть мальчишке-немцу во время этих уроков – в коридоре, что ли? Максимум, на что могут рассчитывать инородцы в России – это школы вольноопределяющихся. Но и там, каким бы умным ни был мальчик, он закончит только по второму разряду. То, что русским будет даваться легко, немцу в России приходится отвоевывать с боем!

– Но это же несправедливо!

– Ха! Побойся Бога, Генрих! О какой справедливости ты говоришь? Скажи-ка, будь ты фельдмаршалом и набирай войско в поход – кому бы ты отдал свое предпочтение? Наверное, тем, кто предан тебе и твоей вере душой и телом. Как ты поручишься за солдат, которые имеют своего Бога и молятся по-другому? Радуйся, по меньшей мере, тому, что мы не поляки, не чухонцы и не евреи. С теми разговора в русской столице нет вообще! Конечно, ваш дворянский род достаточно знатен и славен – но кому сегодня в России нужна чья-то былая слава?

– Ну а если?.. – брат понизил голос и выразительно потер указательный и большой пальцы левой руки.

– Мзду обязательно возьмут, – хохотнул земляк. – Но взамен ты все равно ничего не получишь!

В правоте земляка Карл убедился через несколько дней, когда по настоянию упрямого брата все же держал вступительные экзамены в Николаевское инженерное училище. Генрих рассудил, что наплыв аристократов в учебное заведение, где больше учат делу, а не танцам, будет ниже, нежели в кавалерийское или артиллерийское. За столом напротив Карла, кроме преподавателя, сидел и православный священник с добрым бородатым лицом. Преподаватель, впрочем, тоже не выглядел свирепым драконом – часто кивал, одобрительно щурился на кандидата в юнкера и даже похвалил его познания в области древнейшей истории. Однако в экзаменационной ведомости, вывешенной на следующий день в гулком вестибюле Инженерного замка, напротив фамилии Ландсберга все равно красовалась унылая и совсем не счастливая семерка. Семь баллов из двенадцати возможных – в списке счастливцев, выдержавших приемные экзамены, свою фамилию можно было и не искать!

– Ничего, Ландсберги никогда не оглядывались! – утешал младшего брата Генрих. – В чем дело, в конце концов?! Ты пройдешь весь курс вольноопределяющегося, зато потом, став офицером, будешь посмеиваться над неженками из юнкерских училищ.

Карл слушал, и ему казалось, что брат больше утешает себя, нежели его. Через три дня Генрих уехал, оставив Карла в присутствии казарм лейб-гвардии Саперного батальона, где тому и предстояло в течение двух с половиной лет постигать премудрости военной профессии.

Впрочем, первую премудрость ему пришлось постичь буквально в первый день. То ли старший брат что-то не понял, то ли произошла какая-то армейская неразбериха – однако уже в полдень выяснилось, что число мест в казармах для вольноопределяющихся меньше, чем самих «вольноперов». И тем, кто не попал в списки, придется все время обучения жить на съемных квартирах за свой счет.

Фельдфебель, сообщивший юношам эту новость, поинтересовался – все ли господа вольноопределяющиеся имеют в Петербурге жилье либо родственников? Не имеющим после обеда было предложено свободное время для поисков комнаты – причем фельдфебель подчеркнул, что в их же интересах найти жилье поближе, ибо занятия у «вольноперов» начинаются в 7:30 утра, а до этого времени нужно еще успеть переодеться в форму и позавтракать.