Михаил Попов - Белая рабыня

— Хотя и мой злейший враг. А это ничтожество… — Она даже не нашла слов, чтобы определить свое отношение к личности мистера Фортескью.

Майкельсон дипломатично промолчал.

— Мне все понятно, — сказала Лавиния. — Он всегда ненавидел отца и, соответственно, меня. И пролез в губернаторы затем, чтобы наложить руку на наши богатства.

Майкельсон кивнул, показывая, что он тоже так считает.

— Но напрасно этот негодяй думает, что ему так просто удастся расправиться с Биверстоками. Даже его более мудрый предшественник понимал сложность этой задачи.

— Правильно, миледи, даже в случае установления вашей вины отчуждение имущества примет формы многолетнего процесса. Да и то — отчуждение большей частью произойдет в казну, а не в карман мистера Фортескью.

— Тем более что вины никакой нет. Чтобы я сговорилась с испанцами?! — Она так ударила веером по краю стола, что одна из пластинок лопнула.

— Но тем не менее, — вкрадчиво продолжал мистер Майкельсон, — некие бумаги уже лежат в канцелярии нашего прокурора.

— И?

— И завтра он захочет встретиться с вами.

— Я не поеду.

— Правильно, потому что в письме может содержаться приказ о вашем аресте.

Лавиния поиграла дребезжащим сломанным веером и отбросила его.

— Разумнее всего нам немедленно отплыть, — осторожно вставил Троглио.

— Н-да, — кивнула Лавиния, — до которого часа работает ваш банк?

Гость с берега расплылся в улыбке.

— Я, собственно, по этому делу и приехал.

— Ну-ну?

— Банк уже закрылся, появляться же завтра в городе, как я уже упоминал, вам не следует.

— Как же я сниму деньги? — сузив глаза по своему обыкновению и внимательно рассматривая толстяка, спросила Лавиния.

— Я помогу вам.

— Каким образом?

— Вы сейчас дадите мне вексельное письмо на сто тысяч песо, а я сегодня ночью доставлю вам шестьдесят тысяч на борт «Агасфера».

Это было одновременно и наглое предложение, и выгодное. Троглио промолчал, стараясь предугадать, какой будет реакция его вспыльчивой хозяйки. Вообще-то наглых предложений она не любила. Но на этот раз проявила гибкость.

— Ваша услужливость, мистер Майкельсон, будет мне стоить недешево.

Судейский низко поклонился.

— Но, насколько я могу судить, другого выхода нет.

Майкельсон поклонился еще ниже.

— Троглио, принеси вексельную бумагу.

Гость же достал из кармана своего камзола сложенный вдвое лист.

— Зачем терять время?

— Вы ехали сюда, будучи уверенным, что я приму ваше предложение?

— Я ехал сюда, будучи уверен в том, что вы умный человек, мисс.

— А если никакого письма в прокуратуре нет и вы меня надули? — спросила Лавиния, беря в руки перо. — Или вы, допустим, взяв сейчас это обязательство, исчезнете и я не получу вообще никаких денег?

— Неужели вы думаете, что я посмел бы шутить с Лавинией Биверсток, — сказал он очень серьезным голосом, и красавице это понравилось.

Майкельсон не обманул, и, приняв на борт ящики с деньгами, «Агасфер» отплыл.

Капитан Фокс и Троглио зашли к своей хозяйке, чтобы узнать, куда прокладывать курс.

— На Санта-Каталану.

— Что?! — воскликнули оба. — Может быть, лучше прямо в ад? — добавил капитан.

— Судя по последним событиям, выиграть мы можем, только находясь у самого жерла вулкана. Но никто ведь не заставляет нас прыгать туда.

Удовлетворившись этим несколько аллегорическим ответом, капитан и управляющий отправились выполнять каждый свои обязанности.

Через две недели плавания, прошедшего без заметных происшествий и неприятностей (если не считать, что двигаться приходилось большей частью в бейдевинде), флотилия из четырех кораблей и пяти транспортных шлюпов появилась в виду берегов Санта-Каталаны. Эскадра, призванная охранять эти берега, состояла из двух галеонов и нескольких судов помельче. Дон Мануэль решил даже не пробовать сопротивляться корсарской эскадре в открытом море. Он велел снять пушки с обоих галеонов и укрепить ими батареи внешнего форта, а сами суда затопить у входа в бухту.

Завидев лес торчащих из воды мачт, сэр Фаренгейт помрачнел: втайне он надеялся на неопытность своего юного противника — теперь с этими надеждами приходилось прощаться. И даже признать, что с моря город Санта-Каталана полностью неприступен.

По своей форме остров напоминал тень, отбрасываемую графином. Причем испанская крепость находилась в том месте, где должна быть пробка, и чтобы взять ее, надобно было атаковать, продвигаясь по «горлышку» — лесистому перешейку шириною менее мили. Мрачно покуривая, капитан Фаренгейт отдал приказ о высадке. Пришлось повозиться с поисками удобной для этого бухты. Разумеется, никаких лоцманов найти не удалось, и поэтому один из шлюпов сел на камни посреди тихого, очень уютного на вид заливчика.

Тем не менее к концу дня на берегу было больше тысячи человек и около шестидесяти пушек. Высадку приходилось производить с соблюдением всех мер предосторожности. Испанцы, хорошо знающие эти места, вполне могли организовать вылазку. По расчетам капитана Фаренгейта, у них в крепости находилось тоже никак не меньше тысячи человек, если учесть экипажи затопленных галеонов.

Ночь была тревожной. Место высадки пришлось оцепить полусотней костров; до полутора сотен человек непрерывно бодрствовали с мушкетами и пистолетами на изготовку. Но испанцы и ночью не попытались что-либо предпринять. Драка в ночных джунглях, видимо, не относилась к числу любимых ими развлечений.

В течение следующего дня корсарская армия, продравшись сквозь заросли, вышла к стенам города на достаточно ровный и голый участок «горлышка».

Стены крепости были сложены из местного, чрезвычайно прочного гранита. Стоило первым корсарским треуголкам показаться из сельвы, как высокий каменный борт окутался клубами порохового дыма, а через секунду прилетела волна грохота. В этом залпе не было никакого смысла — ядра не преодолели и половины расстояния до врага.

— Они приказывают нам лечь в дрейф, Натаниэль, — сказал Хантер.

— Придется выполнить их команду, — ответил капитан.

Целый день строились батареи для установки пушек.

— Да, крепкий орешек, — косились корсары в сторону гранитных вершин.

— Капитан что-нибудь придумает, — подбадривали себя и остальных оптимисты, долбя кирками краснозем.

И они были правы — в том смысле, что надо было что-то придумывать. Обычным порядком эту твердыню было не взять. Для «правильной» осады, широко принятой в это время в европейских войнах, не было ни времени, ни средств. Корсарские батареи были установлены скорее для очистки совести, чем для результативной работы; после того, как они дали два залпа, капитан Фаренгейт приказал прекратить стрельбу, чтобы не деморализовать войска: столь ничтожны были достигнутые их огнем результаты.