Олег Борисенко - Звезды над Ямалом

– Я и есть вурдалак, дедушка, беглый. И бегу от государевых слуг куда глаза глядят. Только нагоняют меня. Того и гляди поймают, – вздохнул Юрка, отдавая черпак хозяину чума.

– Я помогу тобе, мил человек, но за одну услугу.

– Исполню, если по силам, – кивнул беглец.

– Приведешь мне сюды из-за колдовского камня моего внука, совсем без молодых рук мне тяжко. А ему там одиноко. Чает, сгинул я в сидухе 1 1 * Сидуха – тундра. *. Да и он никому без меня не нужен. Пропадет без меня.

– Далеко это?

– Нет, в трехстах саженях от чума – камень колдовской, чуть посветлеет, и пойдем к нему. А по дороге я тобе, мил человек, объясню, как внука моего отыскать на стойбище.

***

1631 год.

Край земли.

Проверив упряжь, Антип обернулся к Яне, сидевшей на нартах.

– Ну што, горемычная, в добрый путь?

– Давай, казачок мой ненаглядный, трогай.

– Куды повелишь кучерить? – улыбнулся десятник.

– На Кудыкину гору, – отозвалась в задумчивости ворожея и, помолчав, добавила: – На Холмогоры нам никак нельзя, в Тобольский острог мне путь закрыт и подавно. Мож, на Дон подадимся?

– Там тоже воли нынче нет, зажали вольный народ. Атаманы ныне, хлебушком прикормленные государевым, беглых более не принимают.

– Так тебе же отставку дали, какой же ты, Антипушка, беглый?

– А ты, Яна?

– Я жена тобе, и весь сказ. Была Яной, стану Анной. И сын при тебе. Кто же заподозрит неладное? А ехать надобно нам на Яик-реку и через Астраханское царство морем к Волге выйти. А там по волоку и до Дона доберемся. Платок-то с чертежом Сибири и всея Руси я хоть и отдала боярину Мезенцеву, но помню его наизусть, чай сама вышивала. Авось не заблудимся.

– На авось надежи мало, но коли помнишь чертежи, тогды трогаем, а то уж полдень, а мы все у колдовского камня на месте топчемся, – согласился Антип и крикнул Емельке: – А ты, сынку, гони вослед нам вторую упряжку, да не отставай.

– Изволь, тату, – озорно рассмеялся Емелька, который слышал разговор взрослых, – сынку, так сынку.

Олени, фыркнув и косясь на погонный шест, рванули нарты так, что ворожея плюхнулась на спину и, если бы не стоящий на полозьях сзади отставной десятник, вывалилась бы под копыта второй упряжки.

– Эй! Не балуй! Анчихрист! – рассмеялась женщина, поправляя юбки.

Вскоре у камня улеглась снежная пыль, и лишь следы от полозьев напоминали о недавнем присутствии людей.

Коснулось земли полярное солнце, давая жизнь зарождающейся ночи. В морозном предзакатном воздухе на некоторое время проявился колдовской чум, перед которым из снега возвышался одинокий камень.

***

Москва

«Царю-государю и великому князю Михаилу Федоровичу всеа Русии бьет челом холоп твой Афонка Мезенцов. По твоему государеву указу в нынешнем во 136 году сентября во второй день в Розряде я, холоп твой, большой чертеж зделал, и мне, холопу твоему, в Розряде твои, государь, дьяки велели чертежей, что я, холоп твой, зделал, против старого чертежу морю, и рекам, и городам зделать роспись и по росписи чертежи справить. Милосердный государь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии, пожалуй меня, холопа своего, вели мне дать корм, покамест напишу всему чертежу роспись, царь-государь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии, смилуйся, пожалуй».

Боярин Мезенцев отложил перо и задумался. Написать ли государю про платок ворожеи? Не вызовет ли это гнев великого князя? Ведь упустил шельму, не доставил душегубку в Воровской приказ. Пожалуй, не стоит этого делать, ведь не всегда правда в пользу, бывает она и во вред.

Афанасий, кряхтя, поднялся с лавки, открыл дорожный сундук и, чуть покопавшись, вынул сверток. Прислушался к звукам постоялого двора, постояльцы которого уже угомонились.

Боярин подошел к печи и, открыв дверцу, сунул на еле мерцающие угли платок ворожеи.

– Чертежи я перенес на бумагу, а платок хранить незачем. Вдруг кто прознает и донесет? Тогда беды точно не миновать, – решил боярин.

Пахнуло расплавленным шелком. Печь на миг загудела и замолкла, курнув в поддувало дымком.

Афанасий приоткрыл душку хайла, выпуская дым в колодец печной трубы. Дождавшись, пока гарь выйдет, снова задвинул заслонку. Дело было сделано, можно и ложиться почивать, ведь утром предстояло идти в приказ и составлять список земли Русской.

В кремлевских палатах не спал и государь всея Руси. Склонившись над чертежами новых часов, он изучал устройство механизмов. Часы должны были установить в нынешний год на Фроловской башне. Главные часы Руси со звонницей. И государь пожелал лично изучить сие творение.

Глава 2

2006 год.

Полуостров Ямал.

– Вот и пришли, мил человек, – остановившись у камня, на котором что-то было написано, объявил старый Елейка.

– Могила что ль? – поморщился Юрка.

– Это для них могила, чтоб не совались сюды, – показал рукой в сторону буровой старый охотник, – а для нас с тобой камень чародейный. Чрез него ты и окажешься в колдовском чуме. Так что сымай свою чужеземную робищу и надевай портки боярские, кафтан и малицу.

Юрка склонился над нартами, которые они приволокли к камню от чума оленевода.

– Из какого театра наряд-то, дедушка? – удивился капитан. – Ты это каких бременских музыкантов раздел?

– Боярина Мезенцева это вещи, когды я от погони утекал, нарты с оленями взял его, спутал в потемках со своими.

Юра, присев на нарты, перебирал вещи:

– Дивно это как-то, ну прям во сне я, ну не может быть, что ты, дед Елей, с другого века сюда заявился.

– Может, мил человек, может. Ты бежишь туды, а я оттуда.

1631 год.

Антип принес из темноты охапку хвороста и бросил ее у костра. Присев на лежащий ствол дерева, он с наслаждением погрел руки над пламенем.

– Дядька Архип, ты давеча байку обещал рассказать про лошадь поповскую и про переполох в Тобольске, – толкнул его в бок Емелька.

Отставной десятник усмехнулся в усы, погладил бороду и, кивнув на спящую на нартах Яну, шепнул подростку:

– Мамка услышит, оба кнута получим. Потому как непристойно сие.

– Да спит она.

– Ну коли спит, тогды слушай. Был у нас в походе жеребец по кличке Ак Байтал, что в переводе с языка кыргызов именуется «белый жеребец». Он и под седлом ходил, и в повозку впрягался. Смирен был, не жеребцового нраву. Ну и годков ему ужо было немало, не до прыти уж. Не было с ним хлопот, окромя как нельзя его было допускать к овсу. Сколько не дай, все сожрет и сызнова добавки требует. Ненасытная тварина был энтот Ак Байтал. А тут в Чиги Туре прибился к нам в ватагу священник. Вот сотник жеребца-то и дал святому отцу. Мол, пользуйся. А про овес-то и запамятовал его упредить. Когда же в Тобольский острог прибыли, все по постоялым дворам разбрелись, а священник, как тому подобает, у церкву поехал. Прибыл, значит, и за стол попал к своим божьим людям. Пировали кои, желая побыстрей попадье разродиться, которая уж второй день маялась на сносях. Коня же у привязи оставил, значится. А там кормушка, полная овса. Наш-то Ак Байтал глазом повел, вдохнул ноздрями, а узда не пускает. Так он, шельмец, мордой узел продвинул по жерди и все ж дотянулся до дармовщины.