Том Шервуд - Остров Локк

Но меня спасли.

Как-то раз Нох отвёл меня в сторонку и, смущаясь и нервничая, стал рассуждать.

– Нужно нашим людям найти какую-нибудь работу, – сказал он. – Если не найти, то придумать. Матросы слоняются без дела, выпрашивают у миссис Бигль ром, курят трубки до одури. Скоро начнут тосковать, потом ссорится. И поверьте, мистер Том, беда уж будет тут как тут.

Он посопел, подёргал плечом и продолжил:

– Мне один семинарист, студент, говорил на латыни учёные слова, которые потом переводил. Так вот, он среди прочего возглашал: “Праздность – мать всех пороков”. Как будто бы про нас, а?

Поразмыслив, я не мог не согласиться с ним. А согласие это подразумевало действие. В тот же день я собрал всех мужчин и произнёс перед ними речь.

Джентльмены! – сказал я. – Самое горячее моё желание, и думается, что и ваше, – покинуть этот остров и вернуться домой, в Англию. Единственный способ сделать это – зажигать каждый день дымный костёр на вершине скалы. Остров мистера Оллиройса отсюда даже не виден, но дым он заметил, потому и приплыл. Так если где-то вдали будет плыть корабль, то, увидев дым, он не пройдёт мимо. Но чтобы поддерживать дым над островом, нужен уголь, а он у нас заканчивается. (На самом же деле это было не так.) Поэтому. Необходимо. Отправиться на Большой остров и заняться там пережиганием деревьев на уголь. Мистеру Ноху знакомо это ремесло, ему лишь нужны помощники. Затем. Скоро у нас выйдет вся мука, и мы останемся без хлеба. Поэтому. Нужна вторая команда людей, предпочитающих работать с землёй. На месте, где деревья будут вырублены и сожжены, нужно вскопать поле и посеять то зерно, которое мы ещё не съели. И ещё. Мы не можем каждый день есть солёное мясо из бочки. Стоит поберечь желудки. Нужна здоровая пища. Так что без свежей рыбы нам не обойтись. Давайте решать, джентльмены.

Всё сладилось легко и быстро. Сдружившиеся во время обороны дома Джейк и Бэнсон вызвались помогать Ноху жечь уголь. После выздоровления к ним должен был присоединиться Даниэль. Земледельцами захотели стать Оллиройс, Джоб и Робертсон. Меня, как эсквайра [42](а не потому, что был ранен), единодушно и твёрдо решено было не допускать к тяжёлым работам. С большим трудом я вытребовал право хотя бы заниматься ловом рыбы – вместе с Эддом и Корвином.

Команда наша взялась за дело с неожиданным азартом. Утром следующего дня, погрузившись на большой плот, распевая песни, все мы, включая мальчишек, отправились на Большой остров. Совсем недавно я, повинуясь безотчётному порыву, объявил этот остров территорией Британии. Думается, я имел к тому основания: если война была натуральная, то почему бы не иметь места натуральному же трофею [43]?

Мы пристали к уже знакомому нам месту на берегу, перенесли к роднику инструменты и вещи. Синей струйкой потянулся вверх лёгкий дымок – миссис Бигль занялась приготовлением обеда. Мужская же команда, отойдя в сторону ярдов на сорок, углубилась в лес. Мы наметили будущее поле, и сразу три пилы вгрызлись в стволы деревьев. Застучали топоры, обрубая ветви. В полумраке зарослей всё отчётливее стал обозначиваться проём светлого, пустого пространства.

Побывали с визитом и гости. В полдень четверо бывших пиратов с угрюмыми лицами поприветствовали нас издали, понаблюдали за спорой работой. Через час удалились в сторону форта. Стива с ними не было.

Четыре дня мы валили и распиливали деревья, на пятый Нох отвёл своих помощников в сторону и принялся колдовать. На дне глубокой ямы он выложил шалашик из сухих веток и обложил его толстыми смолистыми сучьями. Потом внутри шалашика зажёг огонь. Столпившись на краю ямы, мы засмотрелись на тихую и странную картину – как откуда-то из тёмных недр под ногами потёк светло-синий, но быстро темнеющий дымок. А Нох, почти невидимый на дне ямы, вдруг сердито и громко завопил:

– Что стоите?!

Его помощники, очевидно, знали, что он имеет в виду. Они спешно стали хватать лежащие рядом в штабеле длинные, расколотые вдоль куски древесных стволов и опускать их вниз, в руки бегающего по тёмному дну Ноха. Он их хватал и как-то ловко и быстро укладывал вокруг разгорающегося огня. Плотный слой белеющих светлой сердцевиной плах поднимался всё выше, и Нох прыгал по его верхушке, с громким стуком укладывая сырое тяжёлое дерево. Вот эта рукотворная решётка поднялась вровень с краем ямы, затем и выше, и дым уже широким и едким столбом выхлёстывал сквозь её щели, а Нох бегал кругом наверху, по земле, и всё поднимал, и всё увеличивал древесную гору.

– Пора! – снова завопил он, отпрянул, кашляя и вытирая слёзы, от дымного облака, а его помощники стали вдруг забрасывать эту гору кусками дёрна, с травой и корнями, и землёй, землёй…

– Быстрее! – отчаянно взвыл Нох, откашлявшись, и бросился обратно, на помощь к своим.

Быстро, по кругу, они закрывали кучу, а упрямый, стремительный дым то и дело находил дыры и щели и рвался с каким-то даже свистом наружу, и Нох с помощниками, мелькая чёрными, в саже, лицами, хватали куски и комья земли и запечатывали эти щели, наваливая всё больше и больше.

– Теперь следите! – пружинным чёртиком прыгал Нох вокруг притаившегося вулкана. – Как только просочится дым – тут же заваливайте, глушите его! Сгорит дерево без доступа воздуха – будет у нас добрый уголь. Сгорит на воздухе – будет только зола. Следите!

Странное впечатление производил массивный земляной конус, стоило лишь представить, что там, внутри, под толстым слоем дёрна клокотало и билось, как в преисподней, несносное пекло.

В воскресенье, в день отдыха, на нашем острове стояла первая бочка со свежим древесным углём. С этого дня, в строгой очерёдности, Малыши и мистер Бигль следили за костром на вершине скалы.

Так и пошло – за один день костёр съедал половину бочки угля, так что его не успевали подвозить. Но когда поднимался заметный ветер, рассеивающий дым, огня на скале не зажигали, экономили уголь. Тогда бочки скапливались на берегу у причала.

Рана на моём плече понемногу затягивалась, я уже мог шевелить рукой. Целебный морской воздух, долгий сон и хорошее питание сделали своё дело. Однако никакое лекарство не подействовало бы на меня столь благотворно, как сердечная теплота и забота Эвелин. В самый первый день, когда рана была ещё горячей, Эвелин стянула её рваные края и полчаса стояла надо мной неподвижно, зажав их пальцами. Только после того, как они прилипли друг к другу и ссохлись, она, посыпав на рану какой-то растёртой травы, наложила тугую повязку. Единственным неудобством от этого было то, что несколько дней мне пришлось прожить с наклоненной к левому плечу головой. Со стороны, наверное, казалось, что я играю на скрипке.