Том Шервуд - Мастер Альба

За дверью раздались шаги, кто-то открыл её, всунул голову. “Не привратник и не тот, которого я помял, обнимая”, – отметил про себя умело актёрствующий Бэнсон. А хозяин заглянувшему приказал:

– Отведи костолома на кухню! Накорми хорошенько!

– Иди, иди, дорогой, – показал жестами Альба, – там будет покушать.

Бэнсон, склонив в дверях топор с крестом, вышел за поманившим его человеком и потопал, демонстративно облизываясь, по гулкому коридору. Дверь осталась открытой, и он успел услышать ещё две фразы – “на дальнюю кухню!” (это его провожатому – тот, спеша впереди дурачка-костолома, согласно мотнул головой) и – “хочешь – ступай, обыщи всё поместье! Нет у меня крупных псов!” (это, конечно же, Альбе).

Коридор увёл их куда-то вниз и незаметно сменился подземной каменной галереей. Дошли до узкого маленького проёма без дверей, и провожатый, посторонившись, пропустил Бэнсона вперёд, крича ему и показывая:

– Здесь низко! Голову не ударь! Пригнуться нужно, пригнуться!

Впереди, за проёмом – было видно – путь преграждала каменная стена, но пространство перед ней заливал неяркий солнечный свет, и Бэнсон, решив, что дальше будет поворот во двор, перехватил древко топора поудобнее и полез вперёд. Миновав проём, он распрямился – и понял, что нет здесь ни выхода, ни поворота. Свет же падал сверху, где вместо крыши виднелась массивная, из толстых прутьев, решётка. О том, что это ловушка, он догадался ещё до того, как за его спиной послышался глухой металлический лязг. Именно поэтому он спас для себя необходимую секунду – ту, чтобы не растеряться и не выдать себя. Повернувшись назад, он схватился за перекрывшие проём железные прутья и обиженно протянул своё “бу-у!”

– Вот так, костолом! – злорадно проговорил провожатый, отпуская торчащий из стены рычажок. – Посиди здесь, пока мы разберёмся с монахом. Тебя потом к собачкам отправим.

И убежал.

Бэнсон торопливо ощупал стены, пол и решётку. Сердце его колотилось, как сумасшедшее. В голове металась страшная мысль: “Альба остался один! Альба не знает!”

До решётки вверху – не допрыгнуть. Бэнсон быстро смотал с себя цепь, разъял лапы “кошки” – и с отчаянием сказал сам себе: “Ну зацеплю, ну долезу, – дальше то что?”

Вдруг в коридоре послышались медленные шаги – пока ещё отдалённые. Мысли мелькали, как огненные искры. Он намотал цепь на себя, сел у решётки и вывернул клапан на поясе. Вытащил несколько монет, стараясь, чтобы были преимущественно золотые. Разложил их перед собой, стал со звоном бросать то в ладонь, то с ладони.

В коридоре показался неторопко бредущий владелец дубовой палки. Эта палка была снова при нём, а вторую руку он прижимал, болезненно морщась, к рёбрам, и глаза его были недобрыми.

– Не соврали, сидишь! – тихо и радостно прошипел он, приблизившись. – Ну что, сало собачье…

Тут взгляд его пал на монеты, и выражение лица мгновенно переменилось.

– Хороший, хороший, – промямлил он, словно младенцу. – Дай их мне! Сюда! Брось!

Отставил даже свою палку, обе руки вытянул к Бэнсону – но издали, не приближаясь.

– Бу-у?! – сдвинул брови Бэнсон и поднял монетку.

– Да, да! Брось её мне! – И показал, как нужно бросать.

Бэнсон неуклюже завёл руку за голову и бросил. Человек, охая, торопливо присел и взял её в руки. Поднёс ко рту, попробовал её твёрдость на зуб. Золото!

– Дай ещё!!

– Бу-у!! – как будто радуясь внезапной игре, закричал Бэнсон и швырнул сразу несколько.

Одна упала чуть ближе к решётке, и человек, опасливо смерив взглядом расстояние до сидящего – “нет, даже если всю руку высунет – не достанет”, – подобрался к ней – и снова на зуб… Он смотрел в этот миг только на золото и не заметил, как тот, за решёткой, неслышимо встал, сдёрнул со своего шеста чёрный квадрат с белым крестом и просунул сквозь решётку появившийся вдруг в его руках огромный блестящий топор. Опомнился, только когда топор нижним остриём зацепил его плечо. Не понимая ещё, что происходит, любитель случайного золота стал хвататься руками за камень стены, но, поддавшись обессиливающей боли, почти подбежал вплотную к решётке. Бэнсон схватил его руку, сжав, как клещами.

– Как открыть – знаешь? – тихо и очень разумно спросил “идиот”.

– Знаю… Да… – прохрипел, стремительно покрываясь мертвенной бледностью, человек.

– Где рычаг?

– Там… В стене!..

Указал, не оборачиваясь, дрожащей рукой.

– Молодец. Не обманываешь. Сейчас пойдёшь и решётку поднимешь.

– Да… Да! Подниму, конечно! Отпусти! Обещаю!

– Сейчас отпущу. Сядь на пол.

И потянул его, недоумевающего, книзу. Человек сел, а Бэнсон, втянув лодыжку его к себе, внутрь, быстро навернул на неё состроенную из цепи и кошки петлю.

– Теперь иди. Только бежать не пытайся. Дёрну за цепь – оторву ногу.

– Конечно, конечно… Я понял!..

Учащённо дыша, дотащился до рычага, поднял его вверх. Внизу, под решёткой, отчётливо щёлкнул замок. Бэнсон потянул её – и легко, без усилия, поднял. Остальное проделал в несколько быстрых секунд. Подскочил к отчаянно завизжавшему человеку, столкнул его голову со стеной. Человек смолк и обмяк. Бэнсон, разорвав на нём одежду, стянул обрывками руки и ноги, замотал накрепко рот и втащил в опустевшую западню. Снял цепь, смотал её на поясе, защёлкнул решётку и побежал.

Казалось, вздрогнул и оцепенел весь громадный каменный дом, когда в недрах его заметался полуголый и лысый, с тяжёлым и длинным двухлезвиевым топором рычащий от ярости человек. Он бежал, звякая цепью, рвал на себя или распахивал попадающиеся двери – и искал хоть кого-нибудь, кто сказал бы ему, где сейчас старый монах и где толстый, в малиновом колпаке, Пёсий папа. Смерть летела по коридорам.

И смерть отыскала свою тёплую вечную пищу. Они выбежали навстречу друг другу одновременно, в узком коридоре – Бэнсон и отчаянно спешащий незнакомый слуга. Слуга был достаточно далеко, шагах в десяти. Он нёс куда-то длинное охотничье ружьё. Встали с разбегу, как будто запнулись.

– Брось! – проревел Бэнсон, указав рукой на ружьё и склонив свой топор.

Беспомощный здесь, в коридоре, неуклюжий топор, которому не развернуться даже для слабого удара. И слуга, в краткий миг оценив расстояние, выставил перед собой длинный ствол, дрожащей рукой взвёл курок – и выстрелил. Принужденный ослепляющим страхом к стремительным действиям, он нажал курок сразу, не сделав промежуточного движения: не бросил щепотку пороха на курковую полку. Поэтому курок клацнул впустую. И в ту же секунду в грудь ему со страшной силой ударил прилетевший из глубины коридора топор. Бэнсон, едва уловив начало движения ствола, сделав длинный шаг, запустил топор вдоль коридора, на манер копья. Слугу отшвырнуло назад, и он сел, разбросав ноги, разрубленный почти пополам. Вылетело из рук и встало торчком искалеченное, с отбитым курком, сверкающее, хорошо смазанное ружьё.