Том Шервуд - Мастер Альба

– Вот здесь, – сказал Португалец, – будет жить наша корова.

– Откуда корова?

– Откуда – понятно. Куплю на ярмарке.

И следующей осенью на острове появилась новая живая душа: белая, в рыжих пятнах, ласковая корова.

– Прекрасно, – вслух рассуждал гостивший у них по воскресеньям Ганс. – Камня хватило и на коровник, и на ограду. И остров очистили! Теперь бы кусты извести, и можно прямо здесь травяной луг засеять. Ведь и сад, и ваши грядки, и коровник занимают лишь четверть острова. А место ровное, плоское. Как удобно будет косить! Я маленьким любил гулять по сохнущим травам. Запах свежего сена – самое радостное, что было для меня в детстве…

– Можно, – важно кивал Португалец. – Луг на острове – нужное дело. А пока траву буду с болота носить. Тоже недалеко…

И уже через год сразу за садом вытянулся ровный луг. И снова добавилось жильцов: примчались откуда-то две огненно-рыжие белки и устроили гнездо на разросшихся, с орехами, соснах. А когда Абигаль родила вторую дочку, к ним на остров, переплыв протоку, притопал фыркающий и деловитый ёж, оказавшийся впоследствии толстой ежихой, которая вскоре бегала по поднимающемуся между соснами подлеску в сопровождении крохотных серых ежат. Эта колючая семейка часто забиралась в огород (прекрасный огород был у Абигаль: в хозяйстве имелась корова, а значит – много навоза), но ежат оттуда не выгоняли: они были так трогательны и забавны, что всегда вызывали улыбку.

Однажды осенью Абигаль, Португалец и три их белоголовые девочки (одна другой меньше) отправились на болото – собирать сладкую клюкву. Они переходили от поляны к поляне, и Абигаль, усадив послушных и тихих дочек на новом месте, оставляла их на попечение обросшего густой бородой Португальца, а сама, прижимая к груди корзину, перебиралась, бредя по воде, от кочки к кочке, которые были как будто обрызганы красным. Вдруг Португалец увидел, что она поспешно, рассыпая ягоды из корзинки, возвращается. Он вскочил.

– Там, – Абигаль часто дышала, – на кочке, лежит… человек…

Спустя десять минут Португалец принёс на поляну мальчишку, лет двенадцати, в шрамах. На плече у него был пристроен подвязанный размокшей верёвкой странный, жёлтого цвета, клинок.

Альба на минуту умолк. Он смотрел в пространство перед собой, перебирая в памяти картины и события прошлого.

Капля расплавившегося воска скользнула вниз по свече. Альба машинально отодвинул от подсвечника стопку бумаг, взглянул на глубоко вздохнувшего Бэнсона. Спросил заботливо:

– Не устал?

Ночь уходила, и небо за окном уже было помазано серым.

– Что было дальше? – вместо ответа спросил, сглотнув слюну, Бэнсон.

– В другой раз расскажу, что было дальше, – сказал Альба, повернув вдруг голову к окну. – Слышишь? Серые братья приехали.

– Нет, – удивлённо ответил Бэнсон, – не слышу. – Но, безгранично доверяя чутью и слуху мастера Альбы, поднялся из кресла: – Пойду ворота открою.

– Не нужно, – Альба приподнял ладонь над столом. – Они уже здесь.

Бэнсон готов был поклясться, что не стучали въездные ворота, и не хлопала дверь внизу, и шагов по коридору не было слышно. Истина требует заметить, что этих звуков действительно не было, даже скрипа половиц в коридоре. Просто раскрылась вдруг дверь, и в неброско освещённый кабинет вошли две фигуры в длинных, до пят балахонах. Капюшоны их были откинуты. Бэнсон увидел, что один из них – глубокий старик, заметно старше Альбы, а второй – крепкого сложения монах в возрасте достаточно зрелом.

– Как я рад тебя видеть! – воскликнул старик, но, к глубочайшему изумлению Бэнсона, направился именно к нему, а не к Альбе.

Бэнсон, стараясь не сгибать ногу, встал из кресла, а старик подошёл и радостно обнял его. “Обознался”, – решил Бэнсон, но старик отстранился на длину вытянутых рук (его тёплые сухие ладони сжимали мощные Носороговы локти), взглянул с улыбкой в его лицо и проговорил уже знакомую Бэнсону фразу:

– Здравствуй, размахивающий сундучком!

Бэнсон непонимающе сдвинул брови, но тут же вспомнил:

– Мадрас? Ночь, Мадрас, шайка Цинногвера! Да? Вы были там?

– Нет, уважаемый Носорог. Но мне много рассказывали. Если бы вы знали, сколько жизней людских вы спасли тем, что выстояли те пять минут, за которые мастер успел до вас добежать!

Здесь он отстранился и повернулся к Альбе, который пожимал руки второму пришедшему.

– Здравствуй, Альба! – сказал старик каким-то неподражаемо светлым и добрым голосом.

– Мастер Йорге! – тихо, с радостью произнёс Альба и подошёл для приветствия, но не с поднятыми для пожатия руками, а опустив руки к полу, вдоль тела. Он склонился к плечу обнявшего его старого монаха, как сын к любящему отцу.

– Как же вы оказались в Лонстоне?

– В Плимуте, Альба. А в Плимут примчался специальный гонец, чтобы сообщить про вас.

Все прошли и устроились в креслах.

– Какой прекрасный выдался час! – произнёс Йорге, сцепливая коричневые узловатые пальцы в замок и опуская их на колено. – Как я рад видеть тебя, Альба! В последний раз наша встреча была…

– Шесть лет назад, – подсказал Альба. – Я сам пожаловал в Эрмшир.

– Да. “Харон” вошёл в Лисью бухту, и я увидел , что ты на корабле – только где-то глубоко в трюме.

– Я сопровождал тогда Гуэбо Мадридского. Этот зверь способен был перетереть железо наручников и пройти сквозь стену каюты. На второй неделе плавания он поймал неосторожную крысу, выдрал ей лапу и её костью открыл замок на решётке.

– Эрмширские братья до сих пор с ужасом вспоминают, что натворил Гуэбо в Мадриде. Я, как только увидел, что ты – на “Хароне”, – понял, что привезли кого-то из очень опасных. А теперь, я слышал, ты поднял из гнезда и гонишь ещё какого-то паука?

– Именно паука, Йорге. И этот – самый чудовищный в моей жизни.

– Я плохо вижу его, – озабоченно произнёс Йорге. – Он что, под защитой кого-то из королей?

– Увы, мастер. Он сам любого всесильного этого мира может взять под своё покровительство. Сейчас он, наверное, самый богатый человек на всём свете. Лет двадцать назад поймал в паутину трёх крупных банкиров и объединил их капиталы. Пустил деньги в рост. Получил большие доходы. И стал устраивать гнёзда для тёмных выродков, любящих кровь. Всем “открыл” тайну бессмертия: каждый день собственноручно убивать по одному человеку, причём предельно мучительно.

– Ты полагаешь, он понимает, что делает?

– Думаю, да. Он – тёмный вестник. Пять последних лет я только и делал, что метался и уничтожал эти гнёзда. Потом увидел, что это бессмысленно, пока не пойман главный паук. Ты помнишь Томаса Локка из Бристоля?