Том Шервуд - Мастер Альба

– О, тебя славно натренировали, – пробормотал скользнувший в сторону Альба.

И, схватив выигранную секунду, он вспрыгнул на каменный столбик-валун, с него – ещё выше, и ещё… Он стремился уйти с ровной площадки двора, где железнорукий Тэд имел преимущество в скорости и дистанции. Но противник, звякнув вдруг крюком, зацепился им за кромку высокого столба, подтянулся, перехватил-звякнул ещё – и вдруг оказался гораздо выше вспрыгнувшего на возвышение Альбы. Оттуда, ни секунды не медля, он метнулся вниз, бросая перед собой прекрасный, мощный и точный удар. Альба, упав на колено, со звоном отбил его широкий клинок.

Тэд, глухо ударивший босыми пятками о твёрдую землю, присел, гася движение длинного костлявого тела и, повернув лицо вверх, оскалил зубы и рявкнул-мяукнул:

– Мя-со!

И затем, распрямляясь, словно пружина, метнул руку с крюком вверх, зацепив им кромку камня возле самой Альбовой сандалии. И, заученно на этом крюке подтянувшись, пустил в замах правую руку-клинок. Но Альба, быстро переместив ногу, придавил сандалией впившийся в камень крюк и Коброй, вытянув длинный косой удар, с силой сбил набок Тэдов кинжал. Тэд, взвизгнув от боли в руке, ещё падал-сползал вниз по шероховатому камню, а Альба, не отпуская крюка, громко выкрикнул:

– Давай!!

“Выстрелить нужно не быстро, а точно”, – принеслась к Бэнсону мысль, и он, приподняв дугу арбалета, на мгновение замер. И, только уверенно взяв в прицел длинную белую спину, нажал на скобу. Тэд в это время рванулся и высвободил-таки крюк, и отшатнулся от камня для нового замаха, но тяжёлая, толстая, металлическая игла, пробив от правой лопатки до левого подбрюшья, швырнула дрессированного людоеда вперёд, на камень. Он упал на колени и удивлённо стал смотреть на живот. Альба, спрыгнув со своего возвышения, с силой крутнулся на месте. Жёлтая молния блеснула, опоясав его стремительным кругом. Коротким стуком отозвалась встретившаяся с бритвенной заточкой кость Тэдовой правой руки. Гибко склонившись, монах подхватил с земли отсечённую руку с кинжалом и выбежал за ворота. Бэнсон, соскочив со ступеней, встал рядом с ним. Отсюда, с безопасного места, в проём ворот они увидели, как, разевая в немом крике огромный розовый рот, Тэд корчится у подножия камня.

Вдруг во двор влетел грохот мушкетного выстрела. Пуля ударила Тэда в череп, вымазав красным большой седой клок волос. Людоед дёрнулся и затих.

– Хорошие стрелки у Люпуса, – проговорил, часто дыша, мастер Альба.

Он поднял Кобру, разрезал ею кожаные крепления на золотой рукояти кинжала и разогнул две металлические скобы. Бэнсон вздрогнул. Рука оказалась лишённой кисти. Вместо запястья и пальцев к ней был приделан этот вот странный, с поперечной по отношению к клинку рукояткой кинжал.

– Вот, значит, как с ним обошлись, – торопливо выдыхая, проговорил Альба.

– Что это? – спросил, сглотнув слюну, Бэнсон.

– Один человек, привезённый сюда обманом, но не пожелавший становиться злодеем, разрезал Тэду вены. Да, Люпус умён. Тэда спасли страшным и мучительным способом. Просто отсекли кисти по разрезам. Потом обрубки опустили в кипящее масло – чтобы закупорить вены и остановить кровь. А когда раны зажили, ему состроили эту вот сбрую. Крюк и кутар. Безупречное снаряжение.

– Кутар? – переспросил Бэнсон.

– В одной из провинций Индии делают такие кинжалы, – пояснил монах. – Видишь, необычно широкий клинок, от которого тянутся назад два стержня. Между ними укреплена рукоятка – поперёк клинка и в отдалении от него. Идеальная насадка на такую вот обрубленную руку.

– Сколько же крови пролил здесь этот Тэд! – не выдержал Бэнсон. – Зверь-фехтовальщик. Прекрасный, ведь прекрасный же фехтовальщик!

– Ты всё-таки высовывался, – улыбнувшись, покачал головой Альба. – Не делай так больше. Береги себя. Теперь те, что внутри, за стенами, знают, что ты опасен. Следующий мушкетный выстрел – твой.

Оставив нехороший двор в стороне, они продолжили путь, снова по периметру обходя цейхгауз. Потянулась целая анфилада дворов и, подойдя к приоткрытым деревянным воротцам, отделяющим следующий дворик, Альба снова замер.

– Запах? – спросил понимающе Бэнсон.

Монах, повернув к нему лицо, не кивнул, как обычно, а сказал коротко:

– Да.

Он подошёл к воротам и выглянул. Медленно отстранился, прикрыл дощатую створку.

– Бэн, – сказал он глухо. – Вернись в помещение кастеляна. Найди на полке кувшин с крепким вином. Обязательно с крепким. Приготовь зажжённый фонарь. И принеси всё сюда. Оставь здесь арбалет. Он сегодня больше не понадобится.

Бэнсон, недоумевая, но без лишних вопросов, проворно выполнил просьбу Альбы. Поставил фонарь с горящей внутри свечой на землю, рядом пристроил кувшин с открытым, освобождённым от смоляной пробки горлышком (пробовал на крепость).

– Идём теперь по ближайшим постройкам. Всё, что попадётся деревянного, нужно принести сюда, в этот двор. И сначала нужно выложить стулья и шкафчики, чтобы между ними мог проходить воздух. А сверху – дубовые столы, дверные створки, доски, косяки, брёвна. Всё, что найдётся из дерева плотного и тяжёлого.

Они взялись за эту пока непонятную для Бэнсона работу, и за два часа выложили от стены до стены длинный уродливый эшафот.

– Теперь, – сказал Альба, поднимая с земли и протягивая Бэнсону кувшин с вином, – пей.

– Мне – пить? – уточнил Бэнсон.

– Да. Пей много. Хоть весь кувшин.

– Это в виде награды за точный выстрел? – спросил Бэнсон, принимая из рук монаха вино.

– Нет, Бэн. Это работа.

– А, – отхлебнув, сказал Бэнсон, – я понял. Для чего-то нужно, чтобы я был пьяным?

– Точно так, – сказал мрачно Альба и отвернулся.

Спустя четверть часа раскрасневшийся, с улыбкой во всё лицо Бэнсон отбросил опустевший кувшин далеко в сторону.

– Молодец, – сказал монах, пристально глядя ему в лицо. – Теперь слушай. Сейчас мы войдём в эти ворота.

– В соседний двор? Там, где запах?

– В соседний двор. Там, где запах. Главное, Бэн, всё, что увидишь, считай страшным сном. Ночным случайным кошмаром. И, когда закончим работу, говори сам себе, что ничего подобного не было. И давай всё сделаем молча. Хорошо?

Утратив улыбку, посерьёзневший Бэнсон шагнул вслед за Альбой во двор. Вошёл – и замер. Запах, который их охватил, был запахом разлитой по земле высыхающей крови. В самом дворе в нелепых, изломанных позах лежали тела убитых людей. Они громоздились бесформенными кучами, слипшись друг с другом. Некоторые сидели вдоль стен. Их убили не сразу, а лишь отсекли руки, и они, очевидно, ещё какое-то время метались, истекая кровью. У дальней стены в землю были вкопаны четыре высокие и тонкие железные пики, и на них с высоты стены были сброшены подростки и дети. Теперь они вздымались один над другим, нанизанные на эти пики наподобие куропаток, тел по пять-шесть на каждой.