Андрей Воронов-Оренбургский - Железный поход. Том третий. След барса

– Именно «война»… Вот мы и подошли к искомому. – Лебедев провел роговым гребешком по густой шапке зачесанных к темени волос, выложил на стол замшевый потертый кисет. Закурили. – Я думал последнее время, штаб-ротмистр. Рассуди. Вот война, вот кровь… Вот гибель товарищей, гибель без счету чьих-то жизней, любви и надежд… А где-то там – их родные: отец, мать, любимая… Так надо ли так России из века в век, Витя? Нет, нет, я все понимаю: немец, француз, швед, турецкая сволочь… Но вот Кавказ… ужели он тоже нужен России? Империи – да, пожалуй… Империи нужно все. Но вот нам? Тебе, мне, другим, кто здесь смерть ищет? Нам это нужно? Или кровь и смерть – в политике это не злой принцип, а средство для достижения цели? Но нет ли здесь того промысла дьявола, о коем я уже тебе говорил? Нет ли опасности, риска, той роковой закономерности, что опирающиеся на штыки рискуют перевернуть землю?

– Хм, на иной маршальский жезл идет лес березовых крестов. Это уж точно. – Драгун затянулся трубкой, долго смотрел на барахтавшуюся в лужице сахарного сиропа осу, потом обронил: – Вот… завязла, неугомонная… Прямо как мы на Кавказе. Что тут скажешь, Аркадий? Остается только se plainder de son sort 37 37 Жаловаться на судьбу (фр.). . Но разве пристало это паскудство нам – государевым слугам? За силу любят…

– За насилие ненавидят. – Лебедев почти зло оборвал собеседника.

– Постой-ка, брат! – Виктор нервно перебирал пальцами крученую бахрому скатерти. – Опять не пойму тебя? Господи, Адька, я всегда считал тебя другом, верным присяге, царю… и не хотел бы ошибиться…

– Так не ошибись! – Лебедев ровно выдержал пытливый и колкий взгляд.

– Ладно, идет! – Григорьев распрямил плечи, голос его натянулся струной. – Но давай без горько-сладких подслащиваний. Ты что же, против сильной Державы?

– Отнюдь. – По жженой бронзе щек Аркадия прошла тень убежденной твердости. – Только я полагаю: поддерживая здоровье и мощь Империи, не обязательно устраивать ей кровопускание.

– А вот и нет, господин ротмистр! Ошибаетесь, – резко поднял Григорьев голос. – Чем больше мы поливаем нашей кровью древо Империи, тем дороже оно становится и нам, и потомкам. И, надеюсь, к обоюдному согласию: на войне приказывают умирать, а не сдаваться. Вы же, Аркадий Павлович, как вижу, хотите и невинность соблюсти, и капитал приобрести? Так хочу разъяснить на пороге, – морща в запале строгое сероглазое лицо, сцепляя в замок пальцы, заявил Виктор: – В белых перчатках войну не делают. И еще: ты полагаешь, Аркадий, я тут прожигаю деньги? Содержу любовниц и лошадей? Дудки, голубчик! Я служу здесь нашему Государю!

Все это время Лебедев сидел напротив, неторопливо курил трубку с костяным наборным мундштуком и то поигрывал желваками, то смеялся темной зеленью своих глаз.

– De quoi s'agit? Qu'est-cе que tu dis là? 38 38 В чем дело? Что с тобою? (фр.). Какого черта смеешься надо мной? Я не слепой!

Аркадий, видя возбужденное замешательство друга, вновь улыбнулся, не удержался. Взгляды их столкнулись, и Григорьев, краснея хрящами ушей, поднял голос:

– Я прошу объяснений, ротмистр! Довольно здесь faire le pitre! 39 39 Разыгрывать шута (фр.). – Изволь, давай обсудим, брат.

– Я не люблю дебатов.

– Тогда не начинай. – Аркадий хлопнул о каблук трубкой, выколачивая из чубука прогоревший пепел, и примиряюще сказал: – Брось ершиться, любезный. Тень на плетень наводить, то я тебе не друг?

– В том-то и дело! – не скрывая обиды, почти по-детски открылся Григорьев. – Брутальный тип ты, Лебедев. Гляди-ка, как забурел, в Польше ли своей, в Санкт-Петербурге… Совсем перестал смертоньки бояться, Аркаша… чужой и своей. Ты вот тут язык распустил, а того не знаешь: на Кавказе и стены уши имеют. У меня пронесет, а вот за порог выйдешь – смотри. Ссыльный край, та же каторга. – Виктор понизил голос, оглядчиво посмотрел на приоткрытое окно, за которым был слышен скрип бычачьих подвод. – Тут, в перезвоне шпор… тайных глаз, ушей и чернил будь здоров разлито. Поди разберись, кто из них военный пристав, кто скрытый филёр, кто agent secret. Услышат речи твои, ткнут перо в склянку с ядом… и поминай как звали. Для начала разжалуют, а там гляди… Уж сколько героев таких погорело.

– Н-да… – Хмурый ротмистр машинально жевал кусок кáды 40 40 Сладкий слоеный пирог. , гоняя по-над скулами комки желваков, не ощущая сладости выпечки. – А я-то думал, на Кавказ ссылают…

– Ты «ду-мал»! – вновь набивая трубку, горячо перебил Виктор и, напряженно щуря из-под длинных выгоревших ресниц яркий живой глаз на Аркадия, молвил: – Вот тебе мой совет: о политике забудь. Дерьмо не трогать, сам знаешь… Не наше это дело, грязь да и только. Мы офицеры, брат, рождены для другого. У нас еще так говорят на собраниях: «Политики нет там, где свинью громом убило». На кой тебе эти самокопания? Тьфу, тьфу… быть может, для тебя лютый чечен уже пулю отлил, а ты?..

– Ну спасибо, голубчик. За такую ворожбу следует непременно выпить. – Лебедев беззлобно улыбнулся и потер костяным мундштуком о колено. – Все верно, Виктор Генрихович, все правильно. Спасибо за совет… Все не без греха. Все страдаем от глупости: дураки – от собственной, умные – от чужой.

– Рад, что согласен… Рад, что убедил! – Григорьев оживленно зажурчал брагой и, явно желая сменить неприятную тему, подытожил: – Главное – не ставить иллюзорных задач, Аркадий Павлович, решение оных тебе неизвестно. Давай зажжем Божью свечу в нашей беседе. И вообще, к черту мрачные мысли! Живем один раз, а разговоры все за упокой да за душу. Давай лучше о женщинах, о вине… Только в восторгах любви люди ощущают счастье бытия и, прижимая губы к губам, обмениваются душами. Но у нас, дорогой, Аркашенька, дам нет, а посему целоваться в губы, как фавны, не будем. К слову сказать: без женщин жить трудно, а с ними накладно. Так что все к лучшему. Зато есть вино и водка. А алкоголь, как известно, тем паче на войне, есть посредник, примиряющий человека с действительностью. К примеру, водка! – Григорьев, будучи в ударе от выпитого и от негаданной встречи, бурлил и кипел: – Так значит, водка-с – это, mon cher, ей-Богу, волшебная жидкость, коя превращает черную тоску нашего пограничья в белую горячку. С этим злым демоном можно смириться, бороться или сойти с ума. Сегодня, по обстоятельствам… я-с предлагаю бороться!

– Браво-о! – Лебедев от души рассмеялся, поднял кружку с хмельным нектаром. – Право, отрадно сознавать, Victor, что мы снова вместе. А также отрадно, что офицер, с коим мне суждено служить, так думает. За дружбу, за Государя!

Чокнулись, выпили; заедали ядреную брагу чуреками и хинкали. Смотрели друг на друга, вспоминая далекую юность, ощущая при этом сыпкие мурашки, бежавшие по телу.