Зинаида Шишова - Путешествие в страну Офир

Эрнандо раздвинул занавеси на окнах.

– Жара понемногу спадает. Пожалуй, скоро прибудут наши гости… Приезд твоего дружка Педро Маленького пришелся нам как нельзя более кстати… Вернее, приход его зятя и сестры… Ведь брат Диего и не знает еще, что на время постройки библиотеки я решил перебраться в этот домик только с Хосе и Тереситой… Надо сказать, что и зодчие, и мраморщики, и скульпторы, и резчики по дереву потрудились над библиотекой отлично, но слугам моим, убиравшим всяческий строительный мусор, досталась не самая интересная, а поэтому самая утомительная работа… Вот я и отпустил их на неделю по домам… Все мои здешние друзья об этом осведомлены… Но Диего, боюсь, будет неприятно поражен… А вы, Франческо, из-за отца Бартоломе не огорчайтесь, – добавил Эрнандо. – Увидите его, и все ваши печальные мысли развеются!

И все-таки на душе у Франческо было неспокойно. Но сейчас он думал уже не об отце Бартоломе… Думал он совсем о другом.

Во-первых, неизвестно, в каком настроении прибудут гости. Явятся они, надо думать, после приема у императора. А ведь даже сам Эрнандо удивлялся, что в Палосе Карл Пятый был столь доступен… Каков он будет в Севилье, трудно предугадать… Во-вторых, еще одно соображение тревожило Франческо. Сеньор Диего свиты своей из-за океана, конечно, не вывез, но для большей внушительности он мог пригласить к брату кое-кого из знатной родни своей супруги.

Делиться с Эрнандо этими мыслями и сомнениями Франческо, понятно, не стал. Однако, когда на улице, ведущей к реке, раздался конский топот, шум, говор, приветственные возгласы, Эрнандо, приставив к кухонному домику лестницу, быстро взобрался на его крышу.

– Едут! – крикнул сверху Эрнандо.

И, уже спустившись на землю, добавил:

– Едут к нам только двое… Вот и отлично!

Очевидно, Эрнандо одолевали такие же размышления, как и его друга.

Когда Франческо, дав гостям и хозяину поговорить обо всем на свободе, после троекратного зова Эрнандо наконец вошел в столовую, Диего Колон поднялся ему навстречу:

– Франческо Руппи! Эрнандо почему-то вообразил, что я вас не помню и не узнаю… Конечно, узнать в этом красивом и статном муже мальчишку-грумета или даже юношу с чуть пробивающимся на щеках пушком было бы затруднительно. Но как только брат назвал мне вас, я тут же припомнил все… Люди, близкие моему дорогому отцу, не могут быть для меня чужими!

Обняв Франческо, дон Диего поцеловал его в обе щеки.

– Однако я помешал вам поздороваться с отцом Бартоломе, – добавил он, отступая в сторону.

Очевидно, Эрнандо успел кое-что рассказать отцу Бартоломе о Франческо, потому что святой отец не протянул ему руки для поцелуя, как полагалось бы, а, улыбаясь, обнял Франческо за плечи.

– Я рад, – сказал он ласково, – что у Эрнандо появился такой друг!

Два наблюдения, сделанные Франческо за ужином, надолго ему запомнились. Ему случалось встречаться с доминиканцами… Очевидно, это были люди разные, но что-то все же как бы роднило их всех… К счастью, за столом и хозяин и гости только изредка обращались к нему с каким-нибудь вопросом или любезно приглашали отведать то или иное особо удавшееся Марии с Тереситой блюдо. Главные темы беседы за столом были уже, очевидно, исчерпаны…

«Доминиканцы»… «Псы господни»… – сам с собою рассуждал Франческо. – Чаще всего мне встречались доминиканцы – худощавые люди с суровыми, но отнюдь не изможденными лицами, с плотно – в ниточку – сжатыми губами… Отца Бартоломе худым никак нельзя назвать… А руки его, правда сильно загорелые, но полные и даже с ямочками напоминают женские…»

Но вот гость повернулся к хозяину дома, и Франческо увидел его гордый орлиный профиль… А когда отец Лас Касас мимоходом глянул на Фрапческо, тот, ни в чем перед этим доминиканцем не провинившийся, почувствовал, что этот темный, горячий взгляд пронизывает его всего насквозь. Он тут же представил себе отца Бартоломе на кафедре, обличающего своих недругов…

Ужин был наконец закончен. Мария с Тереситой почти бесшумно убрали грязную посуду и расставили на столе замечательные – мавританской выделки – чаши и кувшины, сейчас наполненные прохладительными напитками, которыми так славится Севилья.

Занятый своими мыслями, Франческо не следил за беседой, ведущейся за столом, и вздрогнул от неожиданности, когда отец Бартоломе обратился к нему:

– Простите, сеньор Франческо, мы толковали о поразительном сходстве молодого вице-короля с его отцом. Вы ведь знавали адмирала в его лучшие годы, не так ли? Вам, думается, легче, чем нам, судить о сходстве с ним его старшего сына.

«Боже мой! Лучше бы отец Лас Касас не задавал такой трудный вопрос!»

Встреченный доном Диего на пороге столовой, Франческо и не разглядел его как следует. Все его мысли были заняты отцом Бартоломе. И только сейчас он попытался сравнить Диего, которого знавал когда-то, с тем, которого видел сейчас. Первое, что бросилось ему в глаза, были руки вице-короля, как бы устало отдыхающие на столе. И сейчас без долгих размышлении Франческо мог признать, что руки дона Диего были в точности такие же, как и у Кристобаля Колона… Те же утолщения на каждом суставе каждого пальца! То, что в свое время свело в могилу отца, не пощадило и сына…

Заметив, как пристально разглядывает Франческо его руки, Диего Колон усмехнулся:

– Мне думается, что в лучшие свои времена отец мой еще не страдал, как я, от подагры…

Как хорошо! Франческо может, не кривя душой, возразить наследнику адмирала:

– О нет, дон Диего! Даже в лучшие свои годы господин мой адмирал уже очень страдал от этой болезни! Во время особо мучительных приступов, – добавил Франческо, – господин, приказав мне завернуть обе его руки в кошачьи шкурки, с мужеством переносил страдания и продолжал диктовать мне свои заметки… Ведь во время приступов пальцы иной раз совершенно ему не повиновались!

«Хорошо бы, чтобы ни отец Лас Касас, ни дон Диего не задавали мне больше никаких вопросов», – подумал Франческо.

Но дон Диего, так же криво усмехнувшись, спросил:

– Надеюсь, что на этом мое сходство с отцом не кончается?

Да, на этом сходство сына с отцом – увы! – не кончалось! Та же не румяная, не загорелая, а какая-то красноватая кожа, оттененная красиво вьющимися, почти совершенно седыми волосами, гордая посадка головы, глубокие морщины, избороздившие лоб и щеки дона Диего, – все это очень подчеркивало сходство сына с отцом… Но боже мой, и морщины и обильная седина появились у адмирала Моря-Океана, говорят, только после того, как его в трюме корабля, в оковах, доставили в Испанию! С той же поры Кристобаль Колон, очевидно выполняя какой-то обет, на людях появлялся только в рясе францисканца…