Елена Серебрякова - Живые из Атлантиды

Теща не пожалела бутылку еще довоенной водки. Иван надел гражданскую одежду и пошел в дворницкую. Мустафа наблюдал за котом, который в позе тигра поедал содержимое своего блюдца. Посетитель явно не входил в планы дворника на вечер. На столе лежали ломтики хлеба, луковица и стояла замусоленная руками бутыль с мутной жидкостью.

– Не жалеешь ты себя, Мустафа, пьешь всякую гадость, – начал Иван.

– Где же, барин, хороший напиток взять? Ты вообще-то кто будешь?

– Не узнал? Иван Алексеевич из пятой квартиры.

– Ты же на войне, – Мустафа понял, что допустил фамильярное обращение и перешел на старый лад. – Вы, Иван Алексеевич, надолго в город, или уже все отвоевали?

Иволгин достал бутылку водки и выставил ее на стол. Дальнейший разговор можно было и не продолжать. Мустафа схватил бутылку и впился жадными глазами в этикетку.

– Чего надобно?

– Не поверишь! Скоро опять на фронт, а мои женщины утеряли ключ от двери с черного хода. Хочу сделать дубликат, чтобы им спокойней было.

– Вон ящик на столе, там все ключи от черного хода лежат.

Дальше Мустафа на Иволгина внимание уже не обращал. Иван Алексеевич взял два ключа: от квартиры номер пять и от квартиры номер семь.

– Занесу завтра утром. Как схожу к ключнику, так и верну.

– Мустафа всем нужен, но не все понимают. Вот брошу все к… и пойду в революцию.

Иволгин слушать бред пьяного пролетария не собирался и закрыл за собой дверь.

Поздней ночью к подъезду подкатило авто и Карнович в сопровождении двух матросов скрылся в подъезде. Шаги по лестнице, хлопок двери и второй матрос вернулся к авто. Машина уехала.

Иволгин выждал час и отправился в гости. Замок в двери на черном ходе справно щелкнул и дверь отворилась. Тайный гость в мягких домашних тапочках неслышно прошел через кухню, оказался в коридоре и обнаружил соседа в его кабинете. Недавний инженер судоремонтного завода лежал на диване и мирно похрапывал. На спинке стула висел пиджак, на сиденье сложены галифе, сапоги стояли у дивана. Из-под подушки торчала рукоятка нагана.

Для начала Иволгин дотронулся до плеча соседа, и тот сразу открыл глаза. Никакого удивления во взгляде:

– Ты, Иван Алексеевич, с фронта что ли прибыл? – спросил Зиновий и сел, – проник через черный ход? А ключи у Мустафы выманил?

– Не выманил, а взял без спроса. Прости за вторжение, Зиновий Львович.

– Не отгадал. Я нынче Захар Верный.

– Как же так вышло? Вы же никогда в политику не совались.

– Нынче время черно-белое, без тонов и оттенков. Ко мне на завод депутация пожаловала: матросы, рабочие, младшие офицеры; и сообщили, что выбрали меня в Петроградский совет солдатских депутатов. Не надо объяснять, что было бы, откажись я от доверия? Ты похоже навоевался, не знаешь куда идти дальше?

– Да, нет в часть вернусь согласно присяге. Отпуск у меня по семейным обстоятельствам на десять суток. Только уже девять осталось. А жена и теща немецкого происхождения, скорее не по образу жизни, а по документам. Патруль или разгневанные матросы и можно ставить точку в их жизнях.

– Хочешь, чтобы я похлопотал о новых документах? Сразу говорю, невозможно. К тому касательство не имею.

– Хочу отправить их в Эстляндскую губернюю, в Ревель. Там есть за кого зацепиться. Только из Петрограда им не выехать.

– Без предъявления документов, точно…

Иван Алексеевич уже ожидал отказа, но сосед предложил конкретный вариант:

– Дам тебе мандат на сопровождение до Ревеля трех гражданских лиц. Мотай на ус, что ты сопровождаешь мать, жену и сына, убитого вчера комиссара русской военно-морской крепости имени Петра Великого. Говорить об этом надо в крайнем случае. А так моего мандата достаточно. Завтра в три пополудни в Ревель отходит грузовой транспорт. Капитана зовут Андрей Колодяжный. Предъявишь ему мандат, он устроит вас на своем корабле. Удобства не гарантирую, но до Ревеля своих довезешь. Вещей много не бери, подозрение вызовешь.

К пятнадцати часам на причале собралось столько народа, что для их перевоза одного судна точно не хватило бы. Иван Алексеевич с семьей обосновался в сторонке и стал обдумывать ситуацию. Не вдалеке увидел рыбака. Тот сталкивал в воду с берега свою лодку. Иволгин подбежал к нему и предложил оплату за одну единственную услугу – доставить его, двух женщин и мальчика к стоявшему у причала судну, но с другой стороны.

Рыбак согласился после того, когда Иволгин предъявил ему мандат Петросовета и сообщил, что речь идет о прощании близких с безвременно ушедшим комиссаром крепости. Заподозрить своих пассажиров в чем-либо обратном у рыбака не было оснований. В руках каждой женщины было всего по одному кофру.

Капитан сухогруза «Очарованный странник» выглядел таким величественным, что одного имени для общения с ним было явно недостаточно. Андрей Герасимович Колодяжный повертел в руках мандат и велел идти за ним. В трюме попарно стояли лавки в два ряда и проход между ними составлял определенную площадь для стоячих пассажиров. Колодяжный разрешил выбрать любое место и пошел вверх по лестнице в капитанскую рубку.

Начало заселения пассажиров обозначилось топотом миллионов ног, гомоном голосов и качанием корабля с одного борта на другой. Сидячие места быстро заняли крепкие хамоватые люди и получилось так, что остальные быстро заполнился проход. Дальше началась битва за любое место в трюме.

Мужичонка среднего роста, невзрачный просочился сквозь толпу и встал между двух лавок напротив Ивана Алексеевича, спиной к жене и теще.

– Папаша, давайте, посадим вашего сынка скромнее. Глядишь, и мне местечко сыщется.

Иволгин нехотя подвинулся и почти к себе на колени усадил Сашу. Мужичок рассыпался в благодарностях и занял кусок освободившейся лавки.

– Я всегда говорил, лучше плохо ехать, чем хорошо идти, – сказал незнакомец в расчете на окружение.

Но людям было на до смеха. Пароход загудел, все почувствовали толчки, и невидимая сила стала толкать корабль вперед.

Народ сперва притих, привыкая к размеренному гулу работы двигателей и, потом начались разговоры, знакомства.

– Прощай Петроград, – сказал наглый попутчик, выждал немного и продолжил, – прощай хамство, беспредел, безобразие.

Опять его никто не услышал и тогда он обратился напрямую к Иволгину:

– В Ревель? Или дальше?

– По-моему, ваше неуемное жизнелюбие сильно контрастирует с общим настроением.

– Ох, ох, какие мы раздражительные! Ну ладно, умолкаю.

Ближе к ночи мужичок снова оживился:

– Хочу из Ревеля попасть в Стокгольм. Там пережду безобразие в России.

– Швеция – страна дорогая. Там и с голодухи можно сгинуть.

– У меня счет в банке, проживу на проценты. А вы в Ревель надолго?