Елена Чумакова - Там, где поют соловьи. Книга вторая. Где мое сердце?

– Пустите! Я с мамой! Мама уже в вагоне! – девочка выворачивалась из цепких рук.

– Вот стой рядом и жди, когда мамка покажет твой билет.

Стелла сделала еще несколько безуспешных попыток проникнуть внутрь других вагонов. Тем временем суматоха на перроне улеглась, последние пассажиры занимали места. Кондукторы закрывали одну дверь за другой. Раздался свисток, поезд тронулся, мимо отчаявшейся девочки проплывали окна, за которыми люди располагались на полках, распихивали багаж. Вот и последний вагон – почтовый. На задней площадке никого. Не раздумывая, Стелла прыгнула на ступеньку, вскарабкалась как обезьянка и растянулась на железном полу, чтобы стать как можно незаметнее. Поезд набирал ход. Под стук колес проплыли склады, станционные строения, последние огни города, потянулись заснеженные, тающие во тьме леса. Вагон сильно болтало. Сидеть на ледяном полу не было никакой возможности, но беглянка обнаружила откидное деревянное сидение и умостилась, вцепившись в него замерзшими руками. Варежек у нее, конечно, и в помине не было.

Далеко уехать Стелле не удалось, на первой же станции обходчик заметил и снял с поезда совершенно окоченевшую девочку. В отделении милиции ее отогрели, накормили и напоили горячим чаем. На все расспросы она отвечала одной фразой: «Мне нужно в Москву». Решено было отправить девочку обратно в Петроград, пусть там милиция разбирается. Утром, в сопровождении милиционера, беглянку привезли в товарном вагоне на тот же Николаевский вокзал и сдали в отделение милиции. Молоденький милиционер пытался разговорить девчонку, но Стелла упорно молчала. Ее держали в отделении, пока не выяснилось, из какого детприемника она сбежала. Доставить ребенка обратно поручили водителю попутного грузовика – не наряд же отправлять с малолеткой! Твердо решив в детдом не возвращаться, Стелла выжидала момент для побега. Она прижимала ладонь к заледеневшему стеклу машины и рассматривала в оттаявшее окошко проплывающие мимо незнакомые улицы.

Нынешний Петроград мало походил на некогда блестящий Петербург. Фасады домов с заколоченными досками опустевшими витринами магазинов облупились, словно обнищавшие старики. Из окон, частично тоже заколоченных фанерой или заткнутых тряпьем, торчали железные трубы печек-буржуек. По тропинкам вдоль нечищеных тротуаров торопливо пробирались редкие прохожие – и не угадаешь по закутанным фигурам, мужчина это или женщина. Не видно ни кошек, ни собак, ни голубей. Те, что уцелели, прятались от людей. Словно видение, проплывали редкие трамваи с заиндевевшими окнами и висящими на подножках пассажирами. Машин совсем мало, чаще это грузовики с солдатами. На ветру полоскались плохо закрепленные плакаты «Грудью на защиту Петрограда».

Дорогу перегородила поваленная набок телега. Рядом, посреди улицы, несколько солдат грелись возле костра. Водитель чертыхнулся и начал разворачивать машину. Грузовик завяз в сугробе, пришлось водителю выскочить из кабины. Стелла огляделась – а место-то знакомое! Она вспомнила дом с эркерами и башенками, здесь они гуляли с няней. Девочка приоткрыла дверь, выскользнула из кабины и нырнула в ближайшую подворотню, зайцем пробежала проходной двор, потом второй и оказалась на памятной ей улице. Вон впереди мамин госпиталь, полосатая будка КПП, шлагбаум. Стелла повеселела – судьба явно была на ее стороне.

Через несколько минут она уже стояла перед своим бывшим домом. На третьем этаже знакомое окно, а в нем все та же ситцевая занавеска.

Дверь открыла соседка, тетя Мария.

– Батюшки! Стеллочка! Откуда ты взялась? Ну, проходи, раз пришла. Только Нафиса-то здесь больше не живёт…

От соседей Стелла узнала, что ее бывшая няня вышла замуж. Не за Федора, а за директора продраспределителя, человека солидного, положительного, вдовца. И живет она теперь барыней в отдельной квартире на Петроградской стороне, а сюда заглядывает лишь изредка, проведать комнату. Выяснив, что в приют девочка возвращаться категорически не хочет, а решила жить здесь, собравшиеся на кухне соседи призадумались.

–А как мы можем возражать? – сказала Мария. – Комната эта была выделена Агате, как сотруднице госпиталя, Стелла ее дочь, а значит теперь законная жилица. Она, а вовсе не ее няня. Капитолина, открывай-ка комнату! Тебе ведь Нафиса ключ оставила.

С доводами Марии не согласились Капитолина и невестка Прохоровны Сонька. Обе имели виды на эту комнату. Особенно упрямилась первая:

– Не может десятилетний ребенок жить один, надо вернуть Стеллу в детский дом.

– А ты своих дочек отправила бы туда? – спросила Мария. – Ее мать жизнью поплатилась, спасая больных, а мы ее дочку в приют?

У Марии были свои резоны. Детей у них с мужем так и не случилось, а теперь надвигалась старость. Кто о них позаботится? Приголубит она сейчас девочку-сиротку, глядишь, та добром отплатит.

Капитолина напряженно соображала. Когда Нафиса съехала к мужу, Капа очень надеялась заполучить ее комнату. Дочки росли, жить вчетвером с ними и молодым мужем в одном помещении было неудобно. Соседка согласилась пустить девочек, но за деньги, и цену назвала немаленькую. Денег было жаль. А теперь, если хозяйкой комнаты станет Стелла, то с девочкой договориться будет проще. Будут три подружки ночевать в одной комнате, вместе веселее, авось и платить меньше придется. А то и вовсе «за так» прокатит. Просто возьмется присматривать за сироткой… Капитолина решила поддержать Марию, принесла ключ и открыла комнату.

Недовольство высказала Сонька. Она была беременна и тоже надеялась заполучить освободившуюся жилплощадь, поскольку Прохоровна, несмотря на дряхлость, помирать ну никак не собиралась. Но Сонька осталась в меньшинстве, и ее уже никто не слушал. Решающим доводом стало высказывание профессора, что Нафиса в любой момент вольна сдать помещение посторонним людям, тогда всем придется мириться с новыми, неизвестно какими соседями, с толкотней на кухне и еще большей очередью в туалет по утрам. Возвращение Стеллы – гарантия, что этого не случится. Тут уж все согласились взять девочку под коллективную опеку.

Пока взрослые судили да рядили, Стелла осматривалась в своих владениях. Все в комнате было родное, все напоминало о маме: ее кофта на вешалке, стопка книг по медицине, вышитая ее руками подушка… За окном знакомая аллея. Тополя за два года стали еще выше. И так же загорается свет в окнах дома напротив, сгущая ранние зимние сумерки. Отопление в доме не работало, трубы полопались, печка-буржуйка, установленная в углу возле окна, была не топлена, от окна тянуло холодом. Девочку бил озноб. Закутавшись в мамину кофту, она улеглась в постель. В голове навязчиво крутилась колыбельная, которую ей напевала няня…