Зинаида Шишова - Приключения Каспера Берната в Польше и других странах

– Я еще немного подумаю… Я уже почти знаю, как решу… Только позвольте мне еще немного подумать!

Каноник стоял, опираясь рукою на спинку кровати. Прижавшись губами к этой сильной и доброй руке, Митта, смеясь и плача, сказала:

– Так, значит, это не грешно и не стыдно – быть счастливой?

В первый раз за время болезни Митты Збигнев остался с ней наедине.

Оба молчали, и кто-нибудь, заглянув в комнату, решил бы, что больная уснула, а Збигнев бережет ее сон.

Однако Ванда, открыв дверь, тотчас же ее прикрыла и в гостиной появилась с таким сияющим лицом, что и мать и отец обратили на это внимание.

– Вы объяснились с паном Адольфом? – спросила пани Ангелина. – Ты счастлива, моя доченька?

– Я счастлива счастьем нашего Збышка… И он вполне его заслужил… А пан Адольф еще не приходил сегодня…

Поздно вечером в Эблонге, закончив подсчет оружия и распорядившись выставить сторожевые заставы, отец Миколай заглянул в каморку, где поместили несчастного помешанного старика, которого привезли из Ольштына.

«Глаза сейчас закрыты, но я отлично помню их небесно-голубой цвет, – думал Коперник. – И нос такой же, как у Митты, прямой, с маленькой горбинкой… И рот… Даже уши такие же маленькие и плотно прижатые к голове… Говорят, это признак хитрости и дурного нрава, но, судя по Митте, это неверно…»

Старик, застонав во сне, повернулся на другой бок и сладко захрапел.

«Шрам от уха до уха… Барон палкой раскроил ему череп… И сотрясение, очевидно, было сильное…»

Как доброжелатель влюбленных, отец Миколай старался уверить себя, что слабоумие старика можно излечить. Как опытный хирург, он понимал, что это задача трудная и навряд ли выполнимая.

Сквозь хмурые тучи пробивалось серое декабрьское утро 1520 года.

За высокими стенами эблонгского приходского странноприимного дома было еще совсем темно. Сторож, позвякивая связкой огромных ключей, взывал во весь голос:

– А ну, вельможное панство! Пошарьте в своих пожитках, все ли цело? И не прибавилось ли чего чужого? Пока не проверю мешков, не открою!

Сторож трижды повторил это обращение, и в сенях столпилась уже очередь постояльцев – кто с сумой, кто с заплечным мешком или сундучком, а кто и с пустыми руками. Со скрипом повернулся ключ в замке. Загремели засовы. Один за другим гости странноприимного дома стали покидать свое унылое убежище.

Только один из постояльцев не торопился уходить.

– Ну ты, слышь, пошевеливайся. Отец Ян, смотритель, уже встал… А он у нас краковяк, академик, не любит беспорядка… Мне нужно после всех вас подмести полы, помыть…

– Отец Ян? – в раздумье повторил постоялец. – Из Кракова? Уж не Склембинский он по фамилии?

– А что мы за паны, чтобы фамилию у смотрителя спрашивать?! Отец Ян, и всё. Четвертый год у нас… Эй, эй, куда ты!

Постоялец вернулся в сени, постучался к смотрителю и, не дожидаясь разрешения, шагнул за порог и остановился с шапкой в руках.

Отец Ян, высокий, тощий молодой ксендз, сидел у стола за утренним завтраком.

Смотритель поднял глаза на непрошеного гостя, и вдруг рука его с куском рыбы застыла в воздухе, а рот так и остался открытым.

С удивлением и ужасом смотрел он на гостя. Два огромных шрама крест-накрест пересекали его лицо, темно-багровые рубцы как бы делили лоб, щеки и подбородок на четыре равные части.

– Сорока! – с усмешкой окликнул хозяина гость.

– Именем бога, кто ты? – пробормотал испуганный ксендз, бледный, как скатерть.

– Неужто не узнаешь меня, Ясь? Вспомни Краков, академию…

Ксендз шагнул из-за стола и пристально вгляделся в это изуродованное лицо.

– Рыжий! Каспер? Неужели?

– Да, да, Каспер Бернат.

– Рыжий! – еще раз воскликнул отец Ян и бросился к гостю. – Садись, друг мой, садись вон сюда, в кресло. Да скинь свою свитку! Эй, Павел! – позвал он слугу. – Жарь скорее яичницу да вбей побольше яиц: шесть… нет, лучше десяток… Сала, цибули не забудь, мигом!.. Постой, притащи из кладовки кувшин вина!

Ян стоял перед расположившимся в кресле Каспером и грустно покачивал головой.

– Пан Езус! Пан Езус! Где это тебя так обработали? На войне небось? Кшижаки? Ох, Рыжий, что они с тобой сделали! Сколько лет просидели на одной скамье, а сейчас я еле-еле тебя узнал… Видно, не сладко тебе пришлось – ишь седины сколько!

– Чему тут удивляться, Сорока… Пришлось воевать. Только воевал я не с кшижаками, а с турками да татарами – на Украинской земле, в Крыму, на Черном море. Ну, об этом потом… В Киеве я встретил одного ксендза, нашего краковяка из академии. Он и сказал мне, что ты где-то в этих местах… Я расспрашивал его о наших однокашниках…

– Здесь поблизости есть еще кое-кто из наших, но ты лучше о себе расскажи…

– Стой-ка, Ясь! Прежде всего не слыхал ли ты о вармийском канонике Миколае Копернике? Не знаешь, он по-прежнему во Фромборке?

– Э, вон ты о ком! Каноник? Нет, брат, забирай повыше: он сейчас наместником в Ольштыне! Весьма важный человек! Но Ольштын, слыхать, осажден сейчас кшижаками… Они двинули свои отряды вдоль Лыни и стянули к самым стенам Ольштына.

– Вот беда! – промолвил Каспер с досадой. – Как же быть? К отцу Миколаю мне нужно пробраться во что бы то ни стало!

– Оставь, друг, это сейчас дело трудное. Каким бы ты путем ни двинулся – напорешься на орденские заставы. Отдохни немного, наберись сил… и, знаешь, Каспер, надо бы тебе сменить наряд! В этой казацкой свитке тебя, пожалуй, примут за шпиона и – за здорово живешь – вздернут на первом дереве. Поживи у меня…

– Нет, Сорока, ждать я не могу!

– Но не сейчас же тебе трогаться! Давай поразмыслим немного, чего-нибудь да придумаем… А пока расскажи о себе. Где ты пропадал эти годы? Не знаю, правда ли это, но ходили слухи, будто ты и рабство на турецкой галере изведал…

– Да, – коротко сказал Каспер, – пять лет на галере. А потом… Да что старое вспоминать! Сейчас я на родине, а большего счастья нет на свете! Не знаешь, где сейчас наша старая бражка – Жбан, Жердь, Щука? Живы ли они милостью божьей?

– Кое-что рассказать тебе могу… Жбан еще толще стал, хотя харчи у него похуже моих. Он ксендзом за Балгой на орденской земле, в кашубской деревушке. Жердь?.. Да ты сейчас ахнешь! Видел я его в прошлом году в монастыре. Такой, понимаешь, видный бакалавр, в библиотеке монастырской трудился, готовился к магистерской диссертации, должен был в доминиканское братство вступить… А вот недавно я такое о нем услышал, что у меня даже волосы дыбом стали! Рассказывают, что Жердь вместе со Щукой и еще с какими-то хлопцами то ли напали на монастырь святой Екатерины, то ли в дороге – на настоятельницу монастыря, увезли двух монахинь, что были с нею, захватили золото и камни драгоценные, что настоятельница везла, и с монашками этими и с золотом удрали в Гданьск. Кардинала Арнольда (а он у нас сейчас легатом от святого престола), кардинала этого чуть удар не хватил, когда ему донесли! Говорят еще (верно ли это, не знаю), будто его высокопреосвященство раздобыл повеление от святого отца схватить Збигнева, Генриха и других и предать их суду святой инквизиции. Дымком пахнет, дымком пахнет, Каспер! Плохи дела наших товарищей: набег, грабеж, святотатство!