Ланиус Андрей - Ущелье Али-Бабы

На этом месте мысли мои стали путаться, и незаметно для себя я заснул.

4. БЫЛИ СБОРЫ НЕДОЛГИ…

Утром мы взяли в авиакассе, расположенной на первом этаже гостиницы, два билета до Читы на ближайший рейс. Оказалось, что это уже завтра.

– Ой! Я не успею собраться! – переполошилась Ирина. Следом вздохнула: – Надо успеть! Я же обещала дяде. А что мне делать с платьем? Как и когда вернуть его хозяйке?

– Оно тебе нравится? – еще раз уточнил я.

– Очень!

– Значит, оно твое. А с Наташкой я договорюсь. Тем более, оно не в ее вкусе.

– Странный вкус у твоей знакомой. Это же классное платье!

– Знаешь, я не буду ей этого передавать. А то она еще передумает. Считай, что дело закрыто. Времени и вправду в обрез. Значит, встречаемся в Пулково перед отлетом?

Она прижалась ко мне и певуче прошептала на ухо:

– Милый, давай поедем за сундучком старого торговца! Будем два богатеньких Буратино. И пошлем подальше всякие черные полосы в жизни! Хватит с меня этой чернухи! Я хочу пожить как белая женщина!

– Как ты назвала этот кишлачок?

Она наморщила лоб:

– Ай-Ляйляй… Нет, Ак-Лякляк… в общем, что-то в этом роде. Не волнуйся, дядя всё подробно тебе разъяснит. Он знает. Ему приходилось бывать в тех местах.

– Вот как? Ты этого не говорила.

Она прикусила язычок.

– Милый, мне пора! Ой, столько хлопот с этими сборами! Ты уверен, что твоя знакомая не обиделась из-за этого платья? Проводи меня до машины!

На площади перед гостиницей я нашел для нее приличную тачку и заплатил водителю, потребовав от него передвигаться с такой осторожностью, как если бы он вез драгоценную вазу. Она оценила мой завуалированный комплимент, поцеловав меня на прощание. Всё в ней дышало ощущением глобального поворота в судьбе.

Кажется, первый этап я прошел без ошибок.

* * * * *

Итак, у меня выдался свободный денек, и я решил провести его с пользой.

Для начала, конечно, поехал в контору и доложил Деду о благополучном завершении первого этапа операции. Особо распространяться не стал. Свои соображения придержал при себе. Зачем отвлекать занятого человека от более важных дел? Затем запасся кое-какой техникой. Взял диктофон, замаскированный под старый надтреснутый портсигар, спутниковый телефон, ну и еще кое-какую мелочь. Хотел прихватить пистолет, закамуфлированный под курительную трубку, но в конечном итоге отказался от этого намерения. Вряд ли разумно тащить с собой огнестрельное оружие (даже скрытого ношения) в такое специфическое место, как горный кишлак.

Затем поехал на Фонтанку, в газетный зал Публички, и набрал целую гору прессы эпохи перестройки.

Признаться, о «хлопковом деле» я и раньше что-то слышал краем уха, а вот относительно личности Мирзоева в памяти ничего не задержалось. Поэтому я решил подпитаться информацией из еще одного источника.

Сразу же отмечу, что никаких особых открытий я не сделал, хотя добросовестно просидел над старыми газетами чуть ли не полдня. Во всей массе просмотренных мною материалов я не нашел ни одного упоминания о Пустынцеве. Похоже, этот тип и вправду умел оставаться в тени, даже находясь рядом с таким «светилом», как Мирзоев. Но Джамала я всё-таки выловил – в одном-единственном очерке, опубликованном в когда-то популярном, а ныне не существующем еженедельнике. Автор статьи, столичный журналист Г., рассказывал задним числом о своем пребывании в хозяйстве Мирзоева уже на исходе советских времен.

Немалое место Г. уделял тому впечатлению, которое произвел на него сам Мирзоев. Дескать, типичный азиатский раис. Невысокий, пузатенький, бритоголовый. В тюбетейке, несмотря на европейский костюм. Далее журналист отмечал остроту его ума и деловую сметку. Хозяйство он создал высокорентабельное – без малейшей натяжки. Во всё вникал, всё держал под контролем: хлопок, виноградники, отары, консервные цеха, ремесленные промыслы… Всякую мелочь пускал в ход, Отходы перерабатывал… Завоевал всесоюзный авторитет. Сохранились фотографии, на которых «Ильич Второй» отечески похлопывает его по плечу. В родной республике Мирзоева побаивались. По сути, он был местным царьком с глобальными замашками, но при этом, подчеркивал Г., ссылаясь на очевидцев, за всю свою жизнь не произнес ни единого слова против действующей власти (по крайней мере, публично) – ни на партсобраниях, ни в кругу приближенных…

Впрочем, не буду пересказывать содержание весьма пространной статьи, занявшей полторы полосы большого формата.

Перейду к эпизоду, связанному с Джамалом, эпизоду, который я перечитал дважды.

…Г. «высадился» в Ак-Ляйляке в составе целого журналистского десанта. Работники пера прибыли в этот образцово-показательный кишлак для освещения семинара по обмену передовым опытом. Разместили их в уютном доме гостиничного типа посреди ухоженного сада – с аллеями, клумбами, фонтанами и скульптурами мифологических героев восточных сказок. Настоящий курорт на фоне коричневых отвесных стен ущелья! Принимали гостей великолепно. Каждый день – плов, шашлык, манты, горы фруктов и овощей, коньяк и вино – рекой. А дынями – величиной с годовалого кабанчика – журналисты буквально обжирались, признается Г.

До падения Мирзоева оставалось еще три года.

Мероприятие закончилось, и пишущий народ начал разъезжаться по домам. Рейсы у всех были заказаны на разное время. И уж так получилось, что в последнюю ночь Г. остался в курортном домике один. Не считая, понятно, обслуги. А обслуживали гостей почему-то молодые, крепкие, как на подбор, парни. (То ли восточная традиция, то ли за капризными гостями присматривали нукеры из конно-спортивного клуба, подумалось мне.) Лишь садовник, что возделывал клумбы, был древним стариком – в темно-синем стеганом халате, подпоясанном многократно свернутым шейным платком, в тюбетейке, словно пропитанном потом, с пергаментным лицом, состоящим из тысячи морщинок. Дни напролет он махал кетменем, то пропуская воду в бороздки, тщательно спланированные им же, то снова перекрывая эти маленькие каналы. И всё это – под палящими лучами, когда даже асфальт прогибался, как резиновый. Старик совершенно не говорил по-русски.

Этого садовника Г. приметил еще в первый день своего пребывания в кишлаке.

Тогда для почетных гостей накрыли столы в саду, среди гранатовых деревьев. Не было только птичьего молока. Мирзоев произнес приветственную речь, пригубил рюмку и вскоре уехал, сославшись на срочные дела и передав бразды тамады своему заместителю, сухощавому человеку с ястребиным носом и острым подбородком, просившим называть его просто Джамалом.

Пиршество было в разгаре, когда Г. приметил в глубине аллеи того самого садовника, прочищавшего кетменем арык.