Самуэлла Фингарет - Знак «фэн» на бамбуке

– Что я, сам себе враг?

Цибао и Гаоэр явились как раз вовремя. Всё мужское население дома уже собралось в домашнем святилище. Женщины остались у себя в комнатах. Хотя и следили они за домом, готовили пищу, шили, стирали и занимались рукоделием, но принимать участие в проводах бога домашнего очага им не разрешалось.

Мужчины стояли по старшинству, обратив лица к западу. Весь день они готовились к предстоящему празднику – развешивали надписи с добрыми пожеланиями, заклеивали красной бумагой створки плотно закрытых ворот. Теперь, с наступлением ночи, во главе с домоправителем степенно и молча ждали, когда выйдет глава семьи. Свет бумажных и шёлковых фонарей освещал умиротворённые лица, праздничные одежды. Даже боги, грозные в обычные дни, выглядели благожелательными. Те, что были отлиты в бронзе или вырезаны из дерева, стояли на подставках или столах. Нарисованные на бумаге или на шёлке – висели в нишах.

У северной стены на возвышении расположились таблички предков. Передние стенки длинных и узких табличек были испещрены чёрными и красными иероглифами, сообщавшими имя, звание и годы жизни умершего. Никто из ушедших не прожил напрасно. Каждый занял место в цепи поколений и передал потомкам свои удачи и неудачи, частицу своей судьбы. Ныне живущие чтили и помнили их имена.

Из внутренних покоев вышел отец в праздничной чиновничьей шапке, прямом халате из чёрного шелка и в чёрных сапогах на белой подошве. Бросил в курильницу щепоть благовоний, четырежды поклонился Земле и Небу и богу долголетия Шоусину, поблагодарил богов за всё хорошее, чем одарили они семью в уходящем году. Вслед за отцом остальные также принялись кланяться, и долго видны были спины, согнутые в почтительном поклоне. На алтаре предков отец затеплил благовонные свечи, сжёг «жертвенные деньги», поклонился каждой табличке в отдельности и направился к нише, где висел нарисованный на бумаге бог домашнего очага Цзаован.

Цзаован не выглядел молодо, скорее его следовало назвать стариком. Складки избороздили щёки, пролегли от носа к губам, прикрытым свисающими усами. Но глаза в ободке из морщин светились, словно у юноши. В руках Цзаован держал памятную табличку, как полагалось чиновнику, явившимуся на приём к государю. У ног в ожидании, когда помчит седока на небо, лежала ладная крепкая лошадка, с волнистой гривой и длинным хвостом.

По знаку отца слуги внесли накрытый стол и поставили перед нишей. Угощение для Цзаована собирали из одних сладких блюд. Тарелки с засахаренными фруктами, подслащенным рисом, тонким, как лист бумаги, печеньем и чашечки с мёдом занимали всю середину стола. По краям стояли чаши с водой и рубленым сеном – корм и питьё для лошадки.

Пока бог домашнего очага и его конь насыщались перед дальней дорогой, люди отвешивали поклоны. «Говорите, пожалуйста, Нефритовому владыке только хорошее и не вспоминайте плохое. Пусть ваши речи будут сладкими, как пища, которую вы вкушаете», – произносили все про себя. Цибао обмакнул палочку для еды в мёд и густо помазал рот Цзаовану.

– Я и мой слуга Гаоэр униженно просим вас не рассказывать Нефритовому владыке, как мы бездельничали. В новом году обещаем непременно исправиться.

Боясь, что Цзаован не расслышит, Цибао произнёс свою просьбу вслух. Все, кто находился в зале, невольно рассмеялись.

– Для чего ты набрал столько мёда, все усы испачкал досточтимому Цзаовану? – улыбаясь, спросил отец.

– Сладкий мёд слепит губы почтенному богу, и он рта не сможет раскрыть для плохого, – ответил Цибао.

Смех зазвучал ещё громче.

Праздник фонарей. Народная картинка-лубок.

Бумажного Цзаована вместе с его лошадкой усадили в носилки из бамбуковых палок и отнесли в ночной чёрный двор. Во дворе Цзаован и лошадка переместились в железный сосуд, наполненный сухими еловыми ветками. Отец запалил свечу. Красный с жёлтым ободком язычок лизнул в одном, другом, третьем месте. Ветки затрещали, вспыхнули. Загорелся костёр. Тут же раздались звуки, похожие на цокот копыт. Цок, цок! – это жившие в доме мальчики-слуги принялись кидать на черепичные крыши бобы. Цок, цок! – объятый пламенем Цзаован понёсся верхом на лошадке на небо. Вдогонку в костёр полетели «жертвенные деньги», рубленая солома, плиточки чая, сплетённый из красных нитей шнурок. Всё пригодится путнику и его коню. Шнурок, к примеру, послужит уздечкой.

Цок, цок, – катились по черепице бобы. К их стуку присоединились раскаты трещоток и грохот хлопушек. Хлопушки взрывались одна за другой в каждом дворе. Весёлый грохот стоял над домами – все провожали Цзаована на небо. От искр, взлетающих над крышами, посветлело чёрное небо.

В новогоднюю ночь злые духи ведут себя особенно воинственно. Только огонь, грохот и треск способны их отпугнуть. Цибао и Гаоэр схватили по бамбуковому шесту с подвязанными на длинном фитиле маленькими, величиной с мизинец, хлопушками, подожгли фитиль и понеслись по двору, размахивая шестами. Вместе с ними понеслись и закружились огненные колёса. Искры посыпались, как ярко-оранжевый дождь. Треск поднялся такой, что заглушил все остальные звуки.

Злых духов отогнали, бога домашнего очага проводили торжественно, ворота заклеили красной бумагой, на дверях и на окнах развесили бумажные полосы с пожеланиями удачи, почёта, долголетия, богатства и радости. Как же случилось, что, несмотря на все принятые предосторожности, в дом ворвалась беда?

Голодный и усталый вернулся на землю Цзаован. Его новое изображение поместили на прежнее место, в нишу, откуда он мог вдыхать аромат расставленных на алтаре блюд. Когда боги и духи предков насытились запахом пищи, блюда перешли к людям. Пировали всю ночь. Под утро, в пятую стражу, слуги разбросали во дворе кипарисовые и еловые ветви. Отец сорвал красные полосы со створок ворот.

До обеда все отдыхали. Птом отцу подали коляску, и он отправился навестить старших родственников и высших по рангу чиновников, служивших с ним в одном ведомстве. Полагалось пожелать счастья и вручить подарки. Вернулся отец мрачней грозовой тучи. Никому ничего не сказал, только вызвал к себе управителя дома и велел приготовить всё необходимое для поездки в уездный город.

– Надолго ли изволите отправиться? – спросил домоправитель.

– Еды и одежды возьму на четырнадцать дней. Если задержусь, запасы пришлёшь со слугой. Да не забудь парадное платье уложить и подарки подбери, словно для самого государя.

– Всё исполню, как приказали. – На лице домоправителя выразилась озабоченность, но он не посмел спросить, чем вызваны поспешные сборы.