Elian Julz - Монтаж памяти

На что та по-детски обрадовалась:

«Это же кружева шантильи? Ой, Джеймс, это же ужасно дорого, наверное! Но очень кстати, потому что от камина идет такой жар, а я не прихватила свой веер из комнаты».

Когда ужин был готов, молодой гость пропустил дам и мистера Хьюза вперед и лишь потом вошел в столовую сам. Рыжеволосый, кудрявый, лицо в веснушках, а глаза совершенно бесцветные, еле голубого цвета, и тонкие губы. Худосочный, небольшого роста, с костлявыми длинными пальцами. Движения его были чуть дёрганными, какими-то резкими, как мне показалось.

Говорил юноша мало. О себе лишь коротко отвечал на вопросы. Зато Кэролайн игриво поглядывала на него искоса из-под опущенных ресниц. Парень почистил для девушки яблоко. И демонстрировал лучшие манеры, судя по одобрительному отношению Грейс.

Когда господа вернулись в гостиную пить кофе, девчонка какие только фокусы не вытворяла со своим веером, за которыми Джеймс наблюдал с особым вниманием своим масленым взглядом. То закроет его и держит перед собой посередине, то раскроет и машет им прямо по себе, то похлопает по ноге. 18 18 Язык веера – ответ на ограничения в общении дам и кавалеров, наложенные этикетом. Манипуляции с веером так же, как и его цвет, были неслучайными. Кэролайн посылала Джеймсу сигналы «Делай, как я хочу», затем о том, что ей хотелось бы как-нибудь потанцевать с ним, а в конце она намекает, что готова следовать за ним. Всё это она проделывала, пока мать продолжала увлеченно вышивать, чем вызывала лукавую ухмылку у кузена.

Уж не сомневаюсь, что манипуляции с веером имели какой-то скрытый смысл.

Смертельно уставшие мы с Роуз вернулись в хижину лишь ночью, но остальных там не оказалось.

– Где все?! Неужели решились на побег? – меня охватило волнение от несправедливости.

– Нелли, Бог с тобой, что ты мелешь? Не видишь – полная луна.

– Ага, очень понятно. Это прям всё объясняет.

– Ой, всё никак не привыкну, что ты ни черта не помнишь. При полной луне в сезон сбора хлопка работа продолжается и за полночь. А там пока всё взвесят, пока накажут за недобор, позаботятся о скотине.

Когда я уже улеглась, в хижину вошла Перлита. Миленькая светлокожая девчушка появилась на плантации только этим летом, и с самого начала сбора хлопка ещё ни разу не пришла небитой. Раны просто не успевали затягиваться, но сноровки от наказаний больше не становилось. Дневная норма – девяносто килограмм хлопка на каждого, а Перлита едва могла осилить семьдесят. Хозяин присутствовал ежедневно при подведении итогов сбора урожая, и Джозеф против своей воли сёк товарищей за каждый килограмм недобора до нормы. Зато стоило перевыполнить план, как персональную планку поднимали на следующий же день.

Под утро Перлита во сне плакала и умоляла кого-то остановиться. Завтракая традиционным ломтем бекона и кукурузной лепешкой, я приобняла девушку и осторожно спросила о кошмаре. Думала, она не привыкла к побоям у прошлых хозяев. Оказалось, наша новая соседка негритянка лишь наполовину. Отцом был француз, который продал девушку в тринадцать лет в Новом Орлеане. Перлита случайно сломала столовый нож с рукояткой из слоновой кости в хозяйском доме, и законная жена господина разгневалась на неё, приказала избавиться от рабыни. Но скорее всего, девочка не понимала истинной причины – ревности госпожи, ведь очевидно было, что она дочь белого человека и, вероятнее всего, её мужа. Потом она была fancy girl 19 19 Fancy girl называли в Америке сексуальных рабынь, которых приобретали холостяки для собственного ублажения. Часто они жили в господском доме. у разных господ, пока последний из них в итоге не женился и не продал девушку мистеру Хьюзу, обманув насчёт рода её обязанностей.

Сегодня днём Роуз попросила у Джозефа разрешения забрать Перлиту на кухню, всё равно от неё нет толку на хлопковом поле. А дома ожидался прием гостей в честь приезда Джеймса. В меню было целых семь блюд: бобовый суп, запеченная баранья нога с яблочным соусом, тушеный сельдерей и тыква на гарнир, салат cold-slaw, рисовый пуддинг, лимонный крем и компот из персиков.

Роуз гоняла нас по кухне, как полководец пехоту на войне. Я взбивала яйца так, что вспотела, хоть выжимай, а потом обожгла руку о форму с запеченным пуддингом.

За столом собралась непривычно большая компания – целых двенадцать человек. Слава Богу, я ничего не уронила и не разлила на эти шикарные вечерние дамские платья. Затем джентльмены и дамы разошлись по разным комнатам: мужчины – курить и ругать Север, женщины – сплетничать и обсуждать моду.

После приема, затянувшегося за полночь, сильный пол дошел до такой кондиции, налакавшись виски, какую не ожидаешь от людей из высшего общества. Бурно жестикулировали и громко говорили. В комнате висела сизая табачная завеса, такая, что подташнивало при входе. Блестели взмокшие от карточной игры мужские лбы. А от спиртовых испарений кружилась голова, и хотелось скорее на свежий воздух. За окном стояла ночь без единого движения ветерка.

Джеймс изрядно проигрался в карты, но его реакция, как и остальных мужчин, была настолько обыденной, без капли удивления или огорчения.

Мы лежали на полу в хижине в таком изнеможении, что не хотелось даже есть, зная, что завтра опять вставать с первыми петухами. Вдруг дверь отворилась, и внутрь, чертыхаясь, ввалился мужчина, который еле держался на ногах. Он начал ощупывать каждую рабыню своими гадкими руками, в том числе и меня, пока не нашел искомую добычу и тогда промычал: «О, а вот и ты. Я тебя сразу узнал, когда увидел в столовой. Помнишь меня, Черная Жемчужинка?»

Перлита умоляла не трогать её. В хижине без единого окна было темно, хоть глаз выколи, но нетрудно догадаться, что надумал наш незваный гость. Слов больше не было слышно, лишь сдавленные жалобные звуки. Понятно, что девчонке зажали рот, чтобы не привлекать внимание. Затем раздался шлепок.

Все остальные лежали, как мышки, делая вид, что ничего необычного не происходит.

Раздавалось омерзительное то ли чавканье, то ли слюнявое причмокивание, и какая-то возня.

Я тихо сняла платок, скрученный тюрбаном на моей голове, и осторожно пробиралась к месту Перлиты.

Схватила мужчину за волосы, продолжая держать за разные концы свой платок. Его заторможенная пьяная реакция была мне на руку, я, стоя позади, накинула тряпку на его шею и принялась тащить на себя, внутри благословляя Того, Кто подарил мне такую мощную комплекцию. Лишь вытолкав его на улицу, при свете костра начало доходить, что в нашей хижине был не кто иной, как Джеймс Кэтчер. Он скрипел осипшим голосом, пока я волокла его задом и кричала: «Перлита, беги, прячься». И только тогда ослабила хватку и выпустила насильника. Моё счастье, что парень был пьян в дровища, хотя я и получила неслабый удар кулаком прямо в глаз. Джозеф вышел из хижины и вежливо предложил Джеймсу помощь Сэмюэля для сопровождения до дома.