Михаил Форр - Безмолвие цвета Green

Стать и мужская красота государя была слегка преувеличенной. Скорее уже сильно одряхлевший, чем грозный или мудрый. Проплешина, огромный живот! Да и прескверный запах.

А еще усталый и немного звериный взгляд – вот что, прежде всего, бросалось в глаза. Бурчал, как старик, а самому-то еще недавно только полвека с чутком и минуло:

– Да я сейчас не про святые их деяния – про любовь. Про их сближение человечье. Лечила, значит, девица его, а взамен обещанье взяла замуж ее взять. Только не сдержал тот свое слово княжеское. Этак часто бывает.

Но лекарица все же принудила его к алтарю, до конца болячки не изгнав. Будто знала. Иначе говоря, женила на себе под угрозой скорой его кончины 8 8 Имеет ввиду «Повесть о Петре и Февронии Муромских» – литературном памятнике XVI века, историческая основа которого вызывает у специалистов много вопросов. .

Всегда ли так любовь с обмана начинается? Про мирскую любовь говорю, не о духовной речь. Возлюбить Святой дух порой много легче, чем выбрать на твой век спутника. Верно?

А может и не стоит о том сильно думать? Как говорится «Яко же сладок мед на сердце легком», – царь устало покачнулся.

Казалось, что собственный премудрый монолог показался ему в тягость. Но не привык государь дело на полдороги бросать. Лишь только хмель понемножку убавлял громкость еще недавно столь звучного ораторского баса:

– Вот боюсь, что при этой неразберихе за давностью лет совсем забудут, как на самом деле с этими иноками из Мурома было. Да еще и празднование какое по их светскому житию устроят.

Или того хуже – по сказочке, присочиненной от слагателя Ермолая. Как думаешь? Может и ошибаюсь.

Голос государя уже еле-еле доносился до ушей гостьи. Будто засыпал, уморившись. На тот момент совсем не осталось у нее страха животного.

Не то, чтобы успокоилась. Были мысли всякие. Благо давал родной батюшка ей возможность не слепо по «Домострою» 9 9 Сборник правил и наставлений по всем направлениям жизни русского человека XVI века. подчиняться, а частенько и самой порассуждать да подумать. А другие бы «строптивицей» прозвали.

Но не зря же Евдокия у тятеньки любимой дочерью слыла. И даже грамоту какую-то девке преподал, что по тем временам другие отцы и для отроков своих не мыслили…

Отвлеклась было Евдокия, а тут громкие слова царевы будто рекой неистовой вновь на нее хлынули:

– Любовь – это вера безоглядная. Вот вел я разговоры с посланником Папы римского – хитрющим Антошкой Поссевино 10 10 Иезуит, посланник Папы римского Григория XIII ко двору Ивана IV. , что прибыл нас с поляками мирить. А на самом-то деле хотел он наших святых с латинянскими объединить. Эко чего выдумал! Не солоно хлебавши и убрался восвояси ни с чем. Обвели мы «зверя» вокруг пальца… – государь с рассказом чуть замедлился, казалось, забыл с чего начал. Размышлял.

Потом цепко оглядел гостью с головы до пят, задерживая взор на аппетитно выступающих местах ее наряда. И определенно вызывающих у хозяина чрезмерную возбужденность. Произнес в сердцах: – Да где эти виночерпии-то?

Наконец, отвлекся. Как будто ангела вспомнил. И с охотой продолжил: – А, по сути, что? Хотели эти глупцы в рясах соединить наше истинное учение с латинянским, бесовским.

Вроде повествования в них схожи, а мысли ведь временами совсем другие. Словами-то благими начали, но на деле затеяли они нашу веру изломать-перекупить. Заменить на двоедушие. А как в вере без искренности? Также и в любви.

Загляделась Евдокия, как государь в задумчивости светлые и темные фигурки резные на гладкой доске переставляет. Туда-сюда. Снова передвинет, на место вернет. Будто вспоминает, как правильно.

А доска тоже диковинная: из темных и светлых чушек квадратных набранная. Впрочем, видала она такую же в светлице у тятеньки. И даже тайно до самых высоких фигурок дотрагивалась.

– Ну а ты сама-то слышала про любовь летописную? Или читала? Грамоте обученная? Да что я спрашиваю… Одно слово – девка. Что молчишь?

Вот и вино доставили. Гришка, посылай тебя за смертью. А ведь когда-нибудь так и сделаю, – посмотрел царь на слугу так, что тот и замер – ни живой, ни мертвый.

При последних фразах собеседника Евдокия опять зримо заколотилась-задрожала, словно одолеваемая мелкими бесами праведница. Поняла, что вот и начинается что-то совсем злое. А помазанник за один присест уж поспел осушить целый кубок. И двигал его теперь в сторону Евдокии. Опять до краев полный.

– Пей! Прямо из моей чаши! Да, не бойся – не отравлю. Вот самая страшная тайна государева, – царь вертел в руках что-то, напоминающее маленькое каменное зернышко необычной расцветки. Или, скорее, этакую зеленую бронзовку – блестящего полевого жучка. Которого и кинул прямо в свой сосуд: – Смарагд 11 11 Изумруд (устар.) это бесценный. От всех ядов помогает! Пей!

Ведь будто видела она уже нечто подобное. Да не просто случаем обошлось, а давно уже знакома была с этим амулетом каменным. Переменилось что-то во взгляде девушки. Как молния зеленая в глазах отразилась.

Мелькнула и исчезла опять в грозовых тучах. Только брови сошлись-схмурились. Да и кончики пальцев чуть пошевелились. Еще немного и, казалось Евдокии, что сейчас в ее стискивающихся кулачках засвистит сжатый с нечеловеческой силой воздух. Так уж озлилась.

– Не чурайся ласки царской. От государя – это как от Небес. А все, что вопреки воли Господа – гордыня и не более. Согласна? – и хмельной государь без предупреждения душевно затянул короткий отрывок из давно понравившегося ему гусельного напева:

– А соко-о-ольники 12 12 Чин служащего ловчего приказа в Русском государстве. твои-и из Суздали-и… Что молчишь? Ты девка хорошая, скромная. Только молчуньи мне не надобны – своих вдосталь. Поднесите ей чарку! А пить не захочет – насилу потчуйте! Пусть язык сам и развяжется.

Уж чего-чего, а Евдокия две вещи в своей жизни делала хорошо: быстро думала и громко кричала. Нет, знала она, конечно, много чего разного, да, и бесспорно, иными навыками всяческими обладала. Но сейчас вот понадобилось явить миру именно эту пару умений.

Поняла она это в тот момент, когда служивые уже грубо хватали ее руки и сильно тянули в сторону стола. Чтоб вопреки любой помехе исполнить каждую волю хозяина. И, знать, это только начало. Видать, не впервой старались, хотя Евдокия и билась как горлица в плетеной ловушке.

Сначала молча. Но ведь визг женский – второй главный раздражитель, подобранный матушкой природой для уха человечьего. После наипервейшего – младенческого рева. Об этом Евдокия знала не понаслышке – полон дом племянников. Ну и своим голосом Господь не обидел.

Акустическая волна женской ненависти в первый момент даже чуть отбросила-задержала нападавших. Но лишь на миг – разве могут бывшие грозные воины опричнины 13 13 Здесь: особые царские отряды, призванные наводить в государстве новый порядок (1565—1572 г.г.). остановиться перед бабским визгом. Наоборот, только раззадорились.